З.ы. География не изменилась, как и строй, в условиях ничего кардинально не поменялось, но менталитет...
Как отмечено в §1.1.2.5, раннее христианство представляло собой идеологию во многих отношениях ретроградную. Критическое мышление, разум и знание были развенчаны во имя слепой веры и бездумного подчинения Авторитету. Темпераментный Тертуллиан
заявлял, что «не может быть ничего общего между философом и христианином, между питомцем Греции и небом. Вера… не только несравненно выше всякой науки, но её вообще нельзя даже сопоставить с разумом. Лишь свободный от науки человек… может быть
настоящим христианином, ибо только незапятнанной знаниями душе присущи высокие нравственные начала» [Уколова 1992, с.112].
Феодальное общество, опиравшееся на такую идеологию, «ха
рактеризовалось кардинальным отступлением почти от всех элементов развитого римского общества к более архаичным формам» [Парсонс 1997, с.55]. Торжество христианства на века превратило Европу в отсталый регион, а её народы – в аутсайдеров Евразийского континента [Diamond 1999]. Сегодня многие избегают говорить о «тьме» европейского Средневековья, поскольку такая установка мешает описывать
внутренние реалии по-своему сложной эпохи, но никто не оспаривает свидетельства «чудовищного мрака» и «нищеты» [Бродель 2008, с.209]. В эволюционном контексте бросается в глаза, что ценности знания, критического суждения и личностного самоопределения были вытеснены ценностями слепой веры, Божьего страха
и подчинения авторитету церкви. Это отразилось на всех аспектах социальной жизни, от бытовых ценностей и норм (забвение туалетов, бань и т.д.) до образовательных и экономических показателей.
Историки отмечают, что в VII-XI веках в Европе почти полностью исчезло городское население, и идеи великих философов античности стёрлись из памяти их прямых потомков; в XII веке тексты Платона и Аристотеля заново осваивались европейской культурой в переводе с арабского языка [Бродель 2008; Армстронг 2005].
Специальные исследования дают развёрнутую картину сравнительной динамики исторического бытия в ведущих государствах Средневековья. По данным В.А. Мельянцева [1996; 2004], к началу второго тысячелетия н.э. Китай, Индия и страны Ближнего Востока далеко опережали Западную Европу в хозяйственном и духовном
отношении. Так, урожайность зерновых и подушевое производство железа были в 3-5 раз выше, уровень урбанизации и ВВП на душу населения – в 1,5-2 раза, а уровень грамотности населения – в 5-10 раз.
Выводы российского ученого согласуются с результатами зарубежных авторов, особенно выделяющих успехи средневекового Китая. Согласно наблюдению американских синологов [Stunkel 1991; Lin Yufu 1995], к началу XIV века в этой стране сложился едва ли не весь комплекс технологических и экономических предпосылок для промышленной революции. Там существовали большие города с развитыми товарно-денежными отношениями, печатные станки, китайцам был хорошо знаком порох, в сталелитейном
производстве применялся каменный уголь, из скважин добывалась нефть (продукты которой использовали для освещения и для производства лекарственных мазей) и т.д. «В XV – XVI веках, когда Европа только выбиралась из мрака Средневековья, Китай с его
военно-промышленным флотом, состоявшим из гигантских джонок, вполне мог стать колониальной державой и завладеть богатствами земного шара» [Levathes 1994, р.142]. Но примерно в 1436 году император издал указ, запретивший строительство морских судов и положивший конец заморской экспансии. «Китай принял решение повернуться к миру спиной» [Kennedy 1988, р.7].
Исследователи, конечно, не могут обойти вопрос о том, почему дальнейшие события в Китае не развивались по той же логике, по какой они спустя века развивались в Европе (колониальная экспансия, индустриальная революция и прочее). Ответ ищут в сфере духовной культуры и психологии, причём в одних случаях акцент ставят на этнических, а в других на исторических различиях между регионами.
Эти два аспекта – «история» и «география» – часто смешиваются, а этнопсихологические особенности, как и во многих других случаях, преувеличиваются. Подчас можно заметить почти буквальное совпадение между текстами, описывающими специфику
мировосприятия китайцев и средневековых европейцев, т.е. в действительности речь идёт о психологической специфике не столько этносов, сколько эпох. При сравнении с Новым временем заметны характерные для Средневековья консерватизм, культ предков,
склонность следовать устоявшимся образцам и неприятие новизны9.
Здесь коренится важнейшее препятствие технологической революции. У китайцев XIV – XVI веков не сформировалось понятие прогресса или развития как движения от низшего к высшему. Технические открытия и растущее экономическое благополучие не служили в их глазах свидетельствами небесного одобрения или восхождения от тьмы к божественному свету. Смены исторического подъёма, застоя и спада виделись китайцами как фазы неизбежного цикла истории; на всём протяжении её господствующими ценностями остаются не новшества и предпринимательский успех, а стабильность устоев, властных отношений и ритуалов [Ионов 2001].
В данном отношении идеология и массовое сознание китайцев не сильно отличались от современных им европейцев, которые ещё также оставались ориентированными почти исключительно на авторитет традиции. Сравнительно больший консерватизм китайцев
мог быть обусловлен совершенством сложившихся порядков (см. §1.1.1.6). Кроме того, зороастрийско-иудейско-христианская традиция содержала актуально малозаметный штрих, о котором мы упоминали в §1.1.1.1 и который в перспективе сыграл существенную роль. А именно, в этой традиции ещё на стадии осевого переворота обозначилось частичное «распрямление» временнόго цикла, отделение исторического времени от вечности. Такая картина допускала если не восхождение, то, по крайней мере, возвращение человека (в лице его достойных представителей) к высотам Эдема. Но прежде чем этот концептуальный штрих сыграл важную роль в европейской и мировой истории (сместив эпицентр эволюционных процессов к северо-западу Евразии), европейцам пришлось пережить драматические события.
