Сигналы регулировщика
http://www.newtimes.ru/upload/medialibrary/1c5/22_03.jpgЧто имеет в виду Путин, когда говорит то, что говорит публично? The New Times попытался разобраться в «птичьем языке» бюрократии
На вопрос: «Используют ли люди власти особую систему сигналов для бюрократического аппарата?» — почти все опрошенные The New Times эксперты, политологи и политики ответили утвердительно. Социолог Ольга Крыштановская, много лет изучавшая путинскую элиту, по ее словам, даже делала по заказу администрации президента закрытое исследование — на какие слова и лексические замены реагируют разные группы населения, в том числе и бюрократия. «При подготовке публичных выступлений идет работа над каждым словом, — говорит Крыштановская. — Всегда должно быть понятно, для кого это сказано».
Система сигналов существовала еще при советской власти, но собеседники The New Times сошлись во мнении, что тогда она была более четкой и формализованной. Статья в газете ЦК КПСС «Правда» — главной газете СССР, в которой содержалась критика того или иного министра — означала: такого министра больше нет. Сигналы считывались на раз, советская номенклатура схватывала их на лету — от этого зависело ее выживание, в сталинское время — в прямом смысле этого слова, в более вегетарианскую брежневскую эпоху это был вопрос сохранения места, а значит, и всех сопутствующих ему благ (спецмедобслуживание, спецпайки, спецсанатории и т.д.).
Во времена Бориса Ельцина система сигналов стала более расплывчатой и в известной мере более циничной. Особую роль играли письменные резолюции, причем у тогдашнего мэра Москвы Лужкова они были свои, а в правительстве премьера Черномырдина — свои. И за ними всегда стояли большие деньги и очень большие деньги. Например, резолюция премьера или вице-премьера на специальном уголке, прикрепленном к левой верхней трети документа, со словами «Прошу решить данный вопрос» означала «Выполнить!» А «Прошу рассмотреть и принять решение в соответствии с законодательством» — «Забудьте и никогда больше об этом мне не напоминайте». В похожем стиле пишет свои резолюции и Владимир Путин. Например, на письме по известному делу экспертов (следствием которого была вынужденная эмиграция профессора Сергея Гуриева) президент размашисто написал: «Бастрыкину А.И. Пр. рассмотреть и доложить». Подпись, дата — 31.10.2012. Глава СК Бастрыкин ответил новыми обысками. В ельцинские времена такая резолюция означала «Мне все равно, сделаете ли вы это сейчас или позже и сделаете ли вовсе».
В нынешнюю каденцию Путина в Кремле, особенно когда он болел, немало высоких чиновников испытали состояние, близкое к инфаркту, пытаясь правильно понять, что хочет от них хозяин. «Управление сигналами началось в конце второго президентского срока Путина. Возникла большая дистанция между центром власти и управленцами, то есть средним и высшим этажами номенклатуры, — говорит политтехнолог Глеб Павловский. — Они все говорят: «Не понимаем». Это говорят руководители корпораций, замминистры, начальники департаментов в администрации президента. Я думаю, что, пока решалась ситуация с приговором Навальному по делу «Кировлеса», довольно много начальников просто сошли с ума, пытаясь понять, что хочет президент».
Классификация
Классифицировать сигналы довольно трудно, тем более что как сами бюрократы, так и СМИ выискивают их буквально везде. «Это особенность закрытой, авторитарной системы, в которой при отсутствии информации приходится угадывать. Тем не менее можно выделить несколько очевидных типов сигналов», — говорит политолог Дмитрий Орешкин.
Во-первых, их можно разделить на артикулируемые и неартикулируемые.
«К примеру, раньше всегда был понятен сигнал, который шел через главу Центризбиркома Владимира Чурова, сколько голосов должны обеспечить на выборах, — приводит пример Орешкин. — Чуров в качестве сигнала озвучивал данные социологических служб: ВЦИОМ, мол, обещает 60%. Умные люди на местах, руководители местных избирательных комиссий, понимали, на что надо ориентироваться».
В качестве неартикулируемого сигнала можно привести историю с назначением председателем избиркома Санкт-Петербурга бывшего главы Тамбовского облизбиркома Алексея Пучнина: «Путин там получил 72% голосов, при этом 20% граждан голосовали на дому, что технически невозможно. Пучнина в итоге повысили — это прямой сигнал остальным: вот как надо работать!» — говорит Орешкин.
„
«Пока решалась ситуация с приговором Навальному, довольно много начальников сошли с ума, пытаясь понять, что хочет президент»
”
Во-вторых, сигналы можно классифицировать тематически. Здесь можно выделить четыре типа «кремлевских сигналов», и они во многом переняты из советских времен.
Первый — о запуске длинной идеологической кампании. Тут четко выделяются ключевые слова. Например, «суверенная демократия» или «модернизация».
«Этот тип сигнала призван показать лояльным деятелям, в том числе и в регионах, какого типа заявки надо подавать в центр, чтобы получить финансовую и административную поддержку, — говорит политолог Александр Морозов. — Эти сигналы обычно озвучивает сам глава государства, высокопоставленный спикер администрации президента или правительства».
Второй тип сигнала — о начале масштабных изменений, реформы. «Такой сигнал обычно проходит в форме знаковой публикации в СМИ. Например, реформа РАН предваряется сообщением о коррупции в высших эшелонах РАН», — поясняет Морозов.
*См. The New Times № 35 от 28 октября 2013 г.
Третий тип сигнала — кадровый. Таким сигналом может стать, к примеру, рейтинг губернаторов, составленный близким к Кремлю аналитическим центром*. Такие рейтинги позволяют понять, под каким губернатором шатается кресло.
И наконец, отдельно стоит выделить «путинский сигнал», то есть персональные высказывания главы государства.
Что слышно в регионах
Бывший губернатор Вологодской области (до 2011 года), а ныне депутат Государственной думы от фракции «Единая Россия» Вячеслав Позгалев составил свою собственную систему распознавания указаний от первых лиц.
Первый — распоряжения. «Наступает весна, возникает угроза паводка. Или лето — угроза пожаров. Президент или премьер проводит селекторное совещание и дает прямое указание, требует отчета о принятых мерах. Тут все понятно», — говорит Позгалев.
Второй — предупреждения: «Это общие установки. Когда говорится о том, что нужно обратить внимание на здравоохранение, детские сады или школы. Это воспринимается как руководство к действию. Я смотрю, что у меня в регионе по этому вопросу, нет ли недоработок».
Третий — философские рассуждения: «Это такие размышления общего плана, например, об опасности искажения истории. Четкого указания нет, но мы смотрим, какие у нас учебники, советуемся с учителями».
„
«Путинский сигнал — самый сложный: что-то из него может быть сигналом, а что-то просто словами»
”
«Путинский сигнал, пожалуй, самый сложный для трактовки, — говорит источник The New Times в администрации президента. — Есть четкие сигналы: послания Федеральному собранию, указы, совещания. Из них можно делать реальные выводы — на что будет упор, как изменится курс, что сейчас станет самым важным. Но Путин регулярно высказывается по самым разным вопросам, круг которых неограничен, и что-то из его высказываний может быть сигналом, а что-то просто словами ради слов. Поэтому так уж на свой страх и риск никто не действует — все стараются уточнить».
Так как отличить сигнал от обычного «бла-бла-бла»?
Сторонний наблюдатель может выявить его путем анализа медиаполя. Если сигнал считывается, о нем начинают писать и говорить. Бюрократам приходится уточнять. «К примеру, в региональной политической жизни начинается обмен телефонными звонками: было ли совещание в Кремле с такой тематикой, высказывался ли кто-то из высокопоставленных лиц на эту тему, — говорит Александр Морозов. — Впрочем, так же поступают и политические обозреватели, стремясь уточнить у политологов, которые бывают на совещаниях в администрации президента».
Путин говорит
Президент компании «Никколо М», которая специализируется на организации избирательных кампаний, Екатерина Егорова говорит, что политические речи могут быть «текстами-сигналами», а могут — «текстами-ритуалами», за которыми никаких следствий не стоит. «Понять, какой текст перед нами, довольно трудно, если это не программное заявление. Мы можем легко выделить риторику, которая рассчитана на конкретные слои населения — пенсионеров, молодежь... Но создать язык, систему кодов, которая будет однозначно восприниматься бюрократическим аппаратом на всех уровнях, сейчас невозможно, — говорит Егорова. — При советской системе это было, потому что лексика не менялась годами. С того времени многое изменилось: у Ельцина была своя манера речи, у Путина — другая, у Медведева — третья. Тем не менее первое лицо — путеводная звезда государственного аппарата, поэтому к любой фразе относятся как к сигналу, но десять раз испугаются, прежде чем что-то предпринять».
Источник The New Times в администрации президента подтвердил, что к публичным выступлениям (особенно если они не предполагают интервью или пресс-конференции, когда ньюсмейкер должен реагировать в реальном времени) аппарат серьезно готовится, и конечно, просчитывается реакция на конкретные слова и фразы. К примеру, фраза Дмитрия Медведева «Хватит кошмарить бизнес», которую он произнес в бытность свою президентом, была адресована, конечно, не рядовым гражданам, а силовому блоку. «Медведев вообще дал массу сигналов о либерализации политической ситуации в стране, — говорит источник. — В том числе и бюрократическому аппарату. Но сигналы эти в целом не сработали, потому что реальная власть тогдашнего президента (а значит, и угроза реального наказания в случае несчитывания сигнала) была, мягко говоря, неочевидна».
„
Когда Путин публично поручает «действовать в рамках закона», он намеренно дистанцируется от принятия решений
”
У Путина, говорит собеседник, конечно, тоже есть своя система сигналов бюрократии. «Когда Путин отдает указание ведомству, велика вероятность, что вопрос там утонет и исполнение такого поручения будет сильно затянуто. Сам Путин, кстати, это тоже хорошо понимает. Фразы он при этом использует примерно следующие: «Я поручил правительству разобраться/подготовить проект/проработать систему», — говорит источник. — Но когда он называет имя человека, который будет ответственным, исполнение обязательно».
В пример приводят «майские указы» Путина, которые он раздал правительству сразу после победы на президентских выборах в 2012 году. Ровно через год выяснилось, что его поручения были выполнены лишь на 40%. 7 мая 2013 года на встрече с членами правительства Путин пригрозил министрам персональной ответственностью за плохую работу, после чего в отставку подал вице-премьер Владислав Сурков.
Или, например, в ходе прямой линии в декабре 2012 года, комментируя действия Следственного комитета в отношении лидеров оппозиции, Путин сказал, что Бастрыкин (председатель Следственного комитета. — The New Times) не должен проходить мимо, даже если кто-то в шутку обсуждает теракт: «Как же Бастрыкин может пройти мимо того, что обсуждается возможность взрыва поезда где-то в районе Иркутска?» «Тут абсолютный персонифицированный посыл, который, можно сказать, решил судьбу Удальцова и его товарищей**», — отметил источник.
Дела судебные
Еще из очевидных сигналов — указание на то, какой из противоборствующих кланов сейчас выигрывает борьбу за доступ к президенту. К примеру, частое упоминание Следственного комитета и лично его председателя Бастрыкина. Или неупоминание, что означает, что президент имяреком недоволен. А например, комментируя дело бывшего главы Минобороны Анатолия Сердюкова, Путин напомнил, что «люди в погонах — это особая каста», тем самым подчеркнув, что жесткий накат на Сердюкова — это особый случай. Впрочем, Путин и раньше давал понять своим гражданским министрам, что люди в погонах — его приоритет, и при повышении зарплат чиновникам следил, чтобы вознаграждение генералов было на 20% больше, чем у гражданских на сравнимых позициях. Последнее повышение денежного содержания руководителям силового блока, в результате которого вознаграждение главы правительства (с 1 сентября 2014 года) будет меньше, чем у главы ФСБ, — пример неартикулируемого, но прекрасно считываемого всеми сигнала***.
Комментарии Путина по поводу судебных дел — отдельная категория сигналов. Здесь существует ряд устойчивых штампов. Источник The New Times в правительстве говорит, что, когда Путин публично поручает «действовать в рамках закона», он намеренно дистанцируется от принятия решения. «Будем действовать исключительно в рамках российского законодательства» — так в декабре 2009 года Путин ответил на вопрос о возможности освобождения Ходорковского и Лебедева. «Я сейчас не готов и не хочу комментировать решение российского суда. <…> Я не слежу за этим» — это было сказано в интервью Russia Today в сентябре 2012 года сразу после приговора Pussy Riot.
„
«Раньше, в управляемой демократии, все было проще — просто звонили по телефону»
”
Можно говорить о сложившемся штампе «не знаю деталей» в репликах Путина, так он говорил о деле Алексея Навального и «Болотном деле». Источник утверждает, что иногда это попытка абстрагироваться, а иногда действительно неосведомленность. Но сделав подобную оговорку относительно «Болотного дела», Путин уточнил, что, если применение насилия по отношению к полиции подтвердится, он «вмешиваться не будет». Сказано это было на пресс-конференции 20 декабря 2012 года. На следующий день участнику событий 6 мая на Болотной площади Алексею Полиховичу было предъявлено новое обвинение — по ч. 1 ст. 318 (применение насилия в отношении представителя власти, неопасного для жизни).
Когда же Путин просит «с вниманием отнестись к делу», аппарат трактует это как поручение «не допускать дополнительного прессинга», говорит источник. Отнестись с вниманием к делу бывшего ректора РЭШ Сергея Гуриева президент просил председателя СК Александра Бастрыкина после того, как сразу несколько высокопоставленных лиц говорили с ним о Гуриеве. Спустя четыре дня у ректора РЭШ Гуриева изъяли всю личную электронную переписку. Остается только гадать, что Путин имел в виду под словами «отнестись со вниманием»? Арестовывать не надо? Сам Гуриев предпочел не углубляться в президентскую казуистику и покинул страну.
Система сбоит
Система сигналов — область зыбкая, она существует параллельно системе «телефонного права» и четких указаний «сверху вниз». И неудивительно, что она дает сбои. Так, большинство собеседников The New Times убеждены, что система дала сбой в деле Навального. The New Times уже писал, что у Генеральной прокуратуры была четкая команда — обеспечить Алексею Навальному условный срок шесть лет. Уже было принято решение, что он примет участие в выборах мэра Москвы — ему даже выдали удостоверение кандидата. Казалось бы, сигнал налицо. Однако 18 июля Навального арестовали в зале суда и дали реальный срок. А на следующий день освободили под подписку о невыезде. Источники утверждают, что причина тому — нечеткость сигнала, данного главе СК Бастрыкину. Поэтому 2 августа на встрече с участниками молодежного форума «Селигер» Путин был уже вполне конкретен: «Мне показалось странным, не спорю, что один из проходивших по этому делу фигурантов, который начал сотрудничать со следствием (Вячеслав Опалев. — The New Times), получил 4,5 года условно, а второму фигуранту, о котором вы упомянули (Алексей Навальный. — The New Times), «вломили» пять лет реально». В результате 16 октября Алексей Навальный в суде второй инстанции услышал: пять лет условно. «Беда только в том, что у Навального есть и другие уголовные дела. Например, «Ив Роше». И по этому делу Путин пока ничего не говорил, — комментирует политолог Дмитрий Орешкин. — Но даже когда говорит, нет ничего очевидного. Говоря об аресте активистов Greenpeace, он сказал, что они не пираты. Но посадили их сначала именно по статье о пиратстве. А потом, когда поднялась волна в Европе, переквалифицировали статью на «хулиганство». В этом искусство бюрократии — понять, когда он всерьез, а когда нет».
«Сигналы и не могут быть четкими в этой системе. Как только они станут понятными и предсказуемыми, человек получит инструкцию и сможет не обращать внимания на центр. Но это нетерпимо в данной системе, — говорит Глеб Павловский. — Знаете, раньше, в управляемой демократии, все было проще — просто звонили по телефону».
