Вдогонку канадскому саммиту. С грустью. ЧI
Первое, что приходит на ум, когда знакомишься с итоговыми документами последнего, «канадского» саммита G20, идеи, которые 60 лет царили в богатых странах, сдать в архив. Полагаю, это именно то, о чем уже догадываются, но боятся сказать вожди 20 главных держав. Очередной их сбор произвел очередную пустую бумагу.
Впрочем, ничего тут нет удивительного. Если собрать вместе два десятка очень разных, очень неискренних и не очень далеких людей, глупо было бы ждать, что их озарит вдохновение и они сочинят для человечества этакий проникновенный манифест XXI века.
Разумеется, многостраничная декларация G20, как ей и положено, скучна и запутанна. Это нечто в перьях, откуда каждый может вычитать все что захочет. Намеки, что пора, мол, затянуть пояса и плавно свыкаться с экономной жизнью, в декларации едва заметны и перебиваются старыми песнями о «разогреве» экономического роста с помощью казенных щедрот.
Нова там не столько суть, сколько унылая интонация. Чувствуется, уже и сами участники перестают верить, что привычный кейнсианско-монетаристский коктейль вылечит кризис богатых экономик.
«Насколько я вижу, экономическая политика во всем мире взяла ошибочный курс», – проницательно пишет в своей газетной колонке самый, наверно, упертый из экономистов-кейнсианцев Пол Кругман.
Верхнее чутье не обманывает нобелевского лауреата, автора бесконечного числа агиток и особу, приближенную к администрации Соединенных Штатов.
Шестидесятилетний фундамент западного welfare state (государства всеобщего благосостояния, а если сказать проще – государства благоденствия) расползается на глазах. Великой мечте о строго научном построении земного рая пора в архив – туда, где хранятся все отработавшие свое утопии.
Это вовсе не значит, что экономические идеи, которые правили Западом со времен Второй мировой войны, были глупостью. Просто экономика не относится к числу точных наук. В том, по крайней мере, смысле, как к ним относятся физика или химия. Любая экономическая модель, даже если она украшена самым замысловатым математическим аппаратом, – это не более чем модель, которая сегодня нравится людям и поэтому работает, а завтра перестает их воодушевлять, начинает давать сбой за сбоем и для предсказания будущего не годится.
Будущее предсказывают астрологи. А экономисты вместе с философами, политиками и социально озабоченными писателями просто пытаются вести человечество за собой. И какое-то время оно за ними идет. А потом перестает. Когда судьба посылает знак. Полагаю, сейчас именно такой момент.
Три поколения в развитых странах отблагоденствовали, а четвертому жить уже по-другому. В этом и грандиозность происходящего.
С 40-х, даже с 30-х годов прошлого века комплект идей государства благоденствия настолько окостенел от частого употребления, что стал выглядеть чем-то неопровержимым, вроде таблицы умножения. А это всего только благопожелания и допущения, которые с самого начала несли в себе зародыш нынешнего своего финала.
Считалось, например, что пенсионный возраст надо снижать. И это было легко и приятно делать, пока позволяла демография. Скажем, когда у нас ввели пенсионную систему (а Советский Союз, безусловно, пытался быть государством благоденствия и на ранних своих фазах заметно опережал других), доля людей пенсионного возраста исчислялась считанными процентами. То, что когда-нибудь эта система станет неподъемной, можно было догадаться с самого начала. Но кто же тогда глядел так далеко вперед?
Считалось также (это уже не у нас, а в странах капитализма), что государство обязано гарантировать работающим приличный заработок, независимо от их квалификации и старания, и одновременно обеспечивать «всеобщую занятость» путем «создания рабочих мест».
Правда, искусственно завышаемый властями или профсоюзами уровень заработков как раз и сокращал число рабочих мест и способствовал росту безработицы. Это явление впервые заметили еще в эпоху рузвельтовского «нового курса». После чего государству приходилось с удвоенной энергией и расходами «создавать» все новые и новые рабочие места.
И уже в давние времена родилась шутка, что эти самые места, организованные специально ради того, чтобы чем-то занять безработных, должны быть предельно бесполезны. Например, пусть роют ямы и сразу закапывают. Иначе получится нехорошо. Ведь если на этих новых местах будут создаваться не ямы, а какие-нибудь конкурентоспособные продукты и услуги, то они перетянут спрос с других предприятий, которые из-за этого разорятся, дадут новый отряд безработных, ради которых придется создавать новые рабочие места, опять кого-то разоряющие и опять рождающие безработных, – и так по кругу.
А вот еще одна благоденственная аксиома, в процессе своей шлифовки соединившая враждебные некогда друг другу кейнсианство и монетаризм – что властям нужно не бояться влезать в долги и облегчать доступ к деньгам рядовым людям и фирмам, поощряя тем самым их спрос на товары и услуги. Люди и фирмы примутся покупать, производители – для них производить, и все закрутится. В эпоху протекционизма и закрытых национальных рынков это временами работало. А сейчас, пока жив глобализм, облагодетельствованные люди и фирмы разогревают полученными деньгами не столько собственную свою экономику, сколько чужие, скупая импортные продукты и изделия.
Ностальгия будет продолжена во второй части сюжета.
