Европа вспомнила о Станиславском? Ч I
Audio: Европа вспомнила о Станиславском? Ч I Константин Сергеевич Станиславский (настоящая фамилия – Алексeeв), стараясь добиться от актеров подлинного мастерства, истязал учеников своей известной фразой «Не верю!». Нынче этот режиссерский прием мастера, похоже, взяли на вооружение обитатели Старого Света. Поставив, впрочем, перед собой иную, деструктивную цель.
Взяться за этот обзор вынудили безуспешные поиски причин затянувшегося европейского кризиса, промежуточным результатом которых стала фраза о том, что с такими еврочиновниками и еврообывателями враги единой валюте не нужны вовсе – ее эмитенты с этой задачей справятся самостоятельно. Поскольку препарация экономических индикаторов стран Евросоюза и анализ причин перманентной их слабости неизменно приводили меня в тупик, было принято решение взглянуть на «халэпу», в которой пребывает Континент с иных позиций. «Не заморачиваясь» на цифрах и процентах роста ВВП.
Некоторые слова характерны лишь для жителей континентальной Европы. Не часто услышишь, как англичане, или американцы рассуждают о «доверии и солидарности». Для англосаксов это слово принадлежит скучному консенсуализму социалистического капитализма и проповедникам европейского единства. Однако теперь доверия и солидарности нет, они растаяли в воздухе, растворились.
Поэтому евро и Евросоюз в перманентной и большой беде. Еще одна неделя - еще одна заплата на очередной трещине. Сделка с Грецией помогла выиграть время. Важно то - по крайней мере, в этом нас пытаются убедить - что рану прижгли. И все же, всем должно быть абсолютно ясно, что новейшая программа помощи - не более чем интермедия в большом представлении. Для постановки которого тамошние режиссеры из великого наследия Станиславского привлекли одну лишь его известную фразу.
Думается, чтобы избавить родину Софокла от угрозы экономической и социальной катастрофы, нужны две вещи. Они связаны с тем, останется ли она в составе еврозоны, или покинет ее.
Первая, это политическая решимость в достаточном объеме для того, чтобы радикально реформировать государство и экономику; вторая - взаимное желание других европейцев оплачивать счета за неудачи и мошенничество, оставленные предыдущими греческими лидерами.
Но возможна ли такая сделка, это еще вопрос. Сигналы не предвещают ничего хорошего. За взаимными обвинениями, которыми нынче исчерпываются отношения греческого кабмина с остальными странами еврозоны, стоит полная потеря доверия друг к другу. Многие европейцы - и речь не только о немцах - не верят, что политики в Афинах смогут выполнить свои обещания; многие греки уверены, что драконовские меры фискальных ограничений, которых от них требуют взамен на облегчение долговой нагрузки, придуманы как наказание для них, а не как помощь. Полагаю, упоминание о солидарности на этом фоне неуместно.
Сторонний независимый рефери, пожалуй, скажет, что обе стороны правы, но по своему.
С одной стороны, Грецию можно считать исключением из правил. Это маленькая страна, совсем не похожая на остальные. В той или иной степени другие страны окраин Европы использовали возможность превратиться в современное государство Континента, которую им дало членство в ЕС. Ирландия, например, несмотря на все свои нынешние проблемы, расцвела как уверенная в себе нация, свободная от исторической зависимости от Британии. Испания с энтузиазмом взялась за модернизацию.
Греция же, как мы неоднократно указывали, себя никогда особо не утруждала. Для Афин ЕС всегда был источником денег, а не политического вдохновения.
Португалия тоже медлила с модернизацией. Экономика этой страны, так же как и Греции, сейчас лежит в руинах. Но португальские политики явно стремятся исправить положение. Поэтому между ними и остальной Европой сохранилось доверие.
Политики в Брюсселе и Берлине скажут вам, что относят Грецию и Португалию к разным категориям. Провести эту грань вовсе не так просто, как им хотелось бы.
Греция так важна - в конце концов, она отвечает всего лишь за несколько процентов от общего объема ВВП в Европе - потому что политики позволили ей влиять на будущее всей еврозоны. Распространение кризиса - это не экономический факт, а продукт политических действий. Если бы рынки удалось убедить в том, что Греция действительно является исключением, ее давно можно было бы изолировать от остальных. Вместо этого ее стали рассматривать как испытание для общей политической решимости на европейском уровне, как испытание европейских солидарности и доверия на прочность, если хотите.
