Goldman Sachs: Великий американский пузыренадуватель

Рекомендуете инъекции серотонин + дофамин?

Инъекции не помогут. Во-первых.

Политолог Дмитрий Орешкин прочел в лондонском клубе «Открытая Россия» лекцию «Сталин и Золотая Орда: миф евразийства в путинском ''русском мире''». Мы публикуем видеозапись и текст его выступления.

https://openrussia.org/post/view/12775/

То есть я хочу сказать, что мы дышим культурой, как воздухом, не понимая, откуда она взялась, и ощущаем его дефицит только, когда воздуха не хватает.

И политики точно так же следуют каким-то неосознанным культурным нормам, представлениям о благе, системам ценностей, приоритетов, которые унаследованы из прошлого, и мы их воспринимаем, как аксиому, которая даже не обсуждается. И даже не рефлексируем по этому поводу.

Но вот, слава богу, за последние лет 50 развилась такая наука как кочевниковедение — довольно противный термин. И она выработала такое понятие как вождество. Вождество — это еще не государство.

Государство — это устоявшаяся система с устоявшимися институтами и, прежде всего, обеспечения сбора налогов, с понятными процедурами престолонаследия, суда, прав граждан, распределения обязанностей.

Вождество от этого отличается тем, что оно целиком замыкается у кочевых групп на одного человека, у которого есть харизма, который объединяет различные группы кочевых народностей для одной великой цели, которая, как правило, связана с грабежом соседей, более богатых и более оседлых.

Чингисхан — типичный вождь. Есть такие понятия, как сложное вождество, когда несколько вождей объединяются, — или даже суперсложное вождество. Ну, и специалисты-антропологи, как всегда, активно спорят, что такое империя Чингисхана — это все-таки государство или суперсложное вождество?

Сколько ученых, столько и мнений, но важна сама постановка вопроса.

Вождество — это очень характерная вещь, в особенности для ордынской организации пространства.

Быстренько, пунктиром, обозначим ценности ордынской, или кочевой, правильнее сказать, культуры. Гендерные приоритеты: про мужское я сказал, про женское — это земля, ее трогать нельзя, из двух соображений. Отчасти это недостойно мужчины, отчасти — это предмет поклонения, как положено поклоняться матери. На конкретной практике это выразилось в том, что монголы носили сапоги с загнутыми вверх носками — называются «гутулы». Для того, чтобы случайно не поранить землю, которая, с одной стороны, мать, а с другой стороны, ковыряться в земле — это западло, это для людей более низкой касты. Люди длинной воли, кочующие рыцари, аристократы степей до этого не унижались.

Это прослеживается вплоть до современности. В Узбекистане, который наследовал традиции хана Узбека, было такое уничижительное название оседлых земледельцев в низовьях Амударьи. До сих пор «сарт» в глазах узбека — это презрительное наименование, которое можно примерно перевести, как некоторые московские аристократы иногда говорят, «колхозник» или «землерой».

Вот высшей силой, силой неба, кочевой аристократ призван отбирать у этого землероя землю и использовать ее для поддержания своего воинства в порядке. Касательно организации пространства — я уже говорил про юг, запад и восток. Соответственно, если великий хан сидит лицом к югу, значит, у него справа запад, правая мужская рука, войско правой руки самое уважаемое, а слева восток — там тоже есть войско левой руки.

Но хан — центр пространства. В кочевой структуре нет городов: где хан и его ставка — там и столица; сегодня здесь, а завтра там. Конечно, это упрощение. На самом деле есть устойчивые зимовья и была столица ханства Каракарум. Но это не европейские города, это нечто другого порядка.

Милитаризация вполне очевидна для ордынской структуры, где каждый член орды по совместительству еще и воин, — вплоть до женщин.

Народ верстается не по этническим признакам. Те же самые «баарыны» — это все-таки этнос, а в основном делили на тысячи и на тьмы. Тьмы — это примерно дивизия, несколько тысяч человек, и в них помещались люди разного разговора, разной культуры, разных корней. Их верстали по военному признаку: не страна, а единый военный лагерь — идеал для советской модели управления.

...

Когда Геннадий Андреевич Зюганов говорил, что земля, как мать, не продается, он практически точно цитирует монгольские установки раннего Средневековья. Тот же самый Плано Карпини, в начале XIII века путешествовавший по великой степи, пишет про устои орды: «Все настолько находится в руке хана (в некоторых переводах — императора), что никто не смеет сказать, что вот это мое, а вот это его, ибо все принадлежит хану. То есть все имущество, включая скот вьючный и людей. И по этому поводу даже был недавно опубликован приказ хана». Это начало XIII века, кстати, когда в Англии в 1215 году публикуется «Великая хартия вольностей». То есть хан и только хан обладает экономической субъектностью, он персонифицирует этот народ и конкретно распоряжается вот этими угодьями, ландшафтами и так далее. Он может их кому-то передать, а может их у кого-то изъять.

Очень важной особенностью кочевого хозяйства является бесприбыльность — прибылей нет как понятия и, соответственно, о чем не говорят специалисты, это я уже пытаюсь сказать: безинвестиционность.

Монголам никогда бы в дурном сне не пришло бы в голову развивать какие-то территории, которые они грабят. Они пришли и забрали то, что им положено по закону, как они считают, а там выживут-не выживут, бог с ними, это их проблемы, до следующего года, когда они опять пришлют от баскаков какой-нибудь продовольственный отряд, который изымет излишние или не излишние накопления. Бесприбыльность и, соответственно, безинвестиционность.

Понятная тяга к экстенсивному хозяйству: если ты хочешь быть мощнее, ты должен держать под собой большую территорию. Дело в том, что с условного гектара земли при самой скверной организации землепользования, самой примитивной форме хозяйства 4 центнера зерна можно снять. Это 400 кг, грубо по килограмму в день, семью уже можно прокормить, а отару овец — никогда.

Для скотоводов, кочевников нужна гораздо большая территория, экстенсивное хозяйство, а земледелие — оно интенсивное. И тот же самый гектар через 2000 лет, благодаря удобрению земли, благодаря повышению технологии ее обработки, благодаря изобретению и выведению новых видов сельскохозяйственных культур, уже приносит и 40 центнеров зерна с гектара, и 60, и может прокормить гораздо больше людей.

В кочевой среде ландшафт не изменяется. И его продуктивность и экологическая емкость не меняются. Отсюда рост может быть только экстенсивным. То есть монгольская культура скользит по поверхности ландшафта без его преобразования.

Отсюда, кстати говоря, кольцевая концепция времени, которая характерна для примитивных народов. Европейская культура воспринимает время векторно, потому что отец построил дом, этот дом перешел сыну, сын обнес дом забором или построил сарай, передал это внуку. И время приобретает хозяйственный смысл.

Понятно, что завтра будет не таким, как сегодня; вектор — время. А у монголов это цикл — зимние кочевки, летние кочевки. И так будет всегда.

Я немножко упрощаю ситуацию, но на самом деле это так. Время без следа проходит над этим ландшафтом, а ландшафт не меняется, не меняется его экологическая емкость. Отсюда возникает то, что Лев Николаевич Гумилев называл суперсистемой, потому что ему нравились кочевые законы, потому что ему сильно не нравились оседлые, которые он воспринимал через сталинскую призму. Ему казалось, что кочевье символизирует свободу и справедливость.
На самом деле нет. С точки зрения ландшафтоведения, конечно, принципиальная разница. И, как бы нам нравилось-не нравилось, оседлые культуры со временем выигрывают по эффективности соревнование с кочевыми. Суперсистема — это кочевники, которые паразитируют или используют оседлые культуры для того, чтобы получать там то, что им нужно, а взамен обеспечивают некоторым образом управление. То, что специалисты по кочевниковедению называют экзополитарностью, то есть внешним.
...
Еще одной замечательной особенностью монголов была технология ведения военных действий, которая на их языке называлась «хашар». Это значит «люди белой кости», а «люди белой кости» — это потомки чингизидов, сами в бой не лезут. Они становятся в тылу у «черной кости». А это — мобилизованная из окружающих территорий, не монгольская, соответственно, не аристократическая публика, которую в спину расстреливают из лука, если они бегут. А вперед они идут на штурм, и если выживут, то наиболее отличившиеся могут быть приняты, наряду со всеми, в среду, скажем так, аристократии. Хашар.

...

Естественно, эта система пылесоса — высасывание ресурсов земли — работает только в одну сторону, потому что раздача реализуется людьми, приближенными к государю, и, конечно, она несправедлива. Конечно, бедным достается меньше, тем, кто приближен к этой власти, — больше. И на самом-то деле если бы шла речь о благосостоянии народа, то лучше бы было просто у них меньше брать и позволять им побольше работать на основе частной собственности. Но это в голове у Бориса Годунова не укладывается.

Политолог Дмитрий Орешкин прочел в лондонском клубе «Открытая Россия» лекцию «Сталин и Золотая Орда: миф евразийства в путинском ''русском мире''». Мы публикуем видеозапись и текст его выступления.

Еще одной замечательной особенностью монголов была технология ведения военных действий, которая на их языке называлась «хашар». Это значит «люди белой кости», а «люди белой кости» — это потомки чингизидов, сами в бой не лезут. Они становятся в тылу у «черной кости». А это — мобилизованная из окружающих территорий, не монгольская, соответственно, не аристократическая публика, которую в спину расстреливают из лука, если они бегут. А вперед они идут на штурм, и если выживут, то наиболее отличившиеся могут быть приняты, наряду со всеми, в среду, скажем так, аристократии. Хашар.

Специально для коллеги ДетройтаРВ.

mortimer

Короче говоря, в нашей культуре есть две составляющие, которые взаимодействуют, борются, возводят друг на друга напраслину. Одна связана
с кочевыми традициями, унаследованная от Золотой Орды через Ивана IV. Вторая, — это оседлая, которая, поневоле, европейская.
Потому что из Европы берутся более прогрессивные технологии, как строительство Кремля, использование земли, инструментарий, вооружение и так далее.

И вот эти две составляющие — они в нас есть, никуда от этого не деться. Просто иногда одна доминирует, иногда — другая. После всплеска кочевых восторгов, наступает вполне очевидная и закономерная расплата, связанная с разрушением этих неформальных оседлых культур землепользования.

И вот эти две составляющие — они в нас есть, никуда от этого не деться. Просто иногда одна доминирует, иногда — другая. После всплеска кочевых восторгов, наступает вполне очевидная и закономерная расплата, связанная с разрушением этих неформальных оседлых культур землепользования.

На днях на "Дожде" была передача "Власть 2030" с участием автора. И про Ивана, и про колею, и прочие грустные старости.

После Смутного времени сформировалась династия Романовых, которую патриот и, скажем так, пропагандист евразийства Александр Гельевич Дугин скромно называет трехсотлетней эпохой романо-германского, то есть европейского ига на Руси.
В представлении Дугина, появление лицея, который был плодом усилий Екатерины II и Михаила Сперанского (сначала Сперанский, потом лицей), появление Александра Сергеевича Пушкина, появление Петербурга, появление армии (кстати говоря, «армия» — европейское слово), флота (это тоже заимствование из английского языка), таких наших предметов гордости, как ракеты, скажем, или балет, — это все пришло из Европы, но мы это воспринимаем как свое.

Ну так вот, в течение этого «ига» наращивались правовые механизмы защиты частной собственности. Дворянство, которое получило дополнительные права во времена Екатерины II, приехавшей к нам из Германии, усилилось, потом сменилось буржуазией. И после реформ Александра II, который, кстати говоря, был другом детства Алексея Константиновича Толстого, начался безумный экономический рост в России: и демографический, и экономический, и культурный тоже.

Никто не знает, во всяком случае, советское образование и не хочет нам сказать о том, что в пореформенной России до начала XX века промышленное производство росло самыми высокими темпами в мире. Это не связано с низкой базой. База отсчетная была действительно низкая — после реформ доля России в мировом промышленном производстве была всего 3,4%. Основная часть принадлежала Америке, значительная часть — Британии, Германии, Франции. А через 30 лет российская доля выросла до почти 6%. То есть больше, чем в 1,5 раза.

Америка тоже выросла, но не в 1,5 раза, а на треть, относительно своих прежних вариантов. А доля Англии и Франции снизилась. Доля Германии тоже продолжала расти. То есть эти проценты были не только за счет внутреннего роста, но еще и каждый процент или доля процента отгрызалась у конкурентов. И то, что Россия сумела увеличить свою долю, значит, что она сумела уменьшить долю у крупнейших своих конкурентов.

Такой замечательный аналитик и специалист по экономической политике, как В. Ильин, который так же известен, как Владимир Ленин, написал книгу, которая называется «Развитие капитализма в России». Там написана, среди прочего, интересная формулировка, что Россия росла темпами истинно американскими. И это действительно так. Вот города — оседлая культура — развивались стремительно.

Все вы наверняка были в Риге, в Одессе, в Киеве, в Харькове. Там центр города — это конец XIX — начало XX века, до 1913 года. Самые красивые дома, самые красивые проспекты, самая красивая архитектура, самые замечательные памятники — это как раз завершающая эпоха империи Романовых. Я нисколько не идеализирую. Понятно, что там была тьма варварства, глупости, преступности и так далее. Но в долгой дистанции понятно, что это был стремительный экономический рост. За последние 10 лет перед революцией в Москве численность населения увеличилась на треть.
Представляете себе, если бы в современную Москву за 10 лет понаехало 30%, что бы было? Москва нынешняя с трудом переносит прибавление 5-10% приезжих, а тогда было 30%.
Между прочим, это была одна из основ Октябрьской революции.
Когда люди из деревни, вырванные из прежнего контекста, попадали в чужой, не адаптированный для них социум и, соответственно, легко поддавались на идеологические провокации со стороны революционеров.

Идеалы революции вполне низовые и в значительной степени ориентированы на Азию. Общенародная собственность — опять, в общем-то, монгольский приоритет — коллективная собственность на землю, экспроприация экспроприаторов. «Грабь награбленное!» — прямо так и говорили. То есть отъем кем-то произведенных стоимостей — понятно, произведенных с помощью эксплуатации.

Консолидация, мобилизация, милитаризация — подъем народа на великий путь вперед, к какому-то светлому будущему, на великий поход к коммунизму. Деградация социальных институтов, уничтожение независимой прессы, независимых судов, парламента, партий и их замена вождизмом. Вождь от лица народа, то есть орды, владеет всем, что собственно, есть в этой стране. Применительно к Сталину, это промежуточное состояние между идеологическими установками, которые корнями идут к кочевой системе ценностей, — экспансия, централизация власти, мобилизация, вдохновение народа, вождизм — и вполне понятными хозяйственными трендами, которые необходимы для того, чтобы заниматься той же экспансией: нужны заводы, нужно оружие.

Он вынужден маневрировать между этими двумя — идеологической стенкой и стенкой экономических ограничений.

Если так посмотреть на сталинскую эпоху, то легко увидеть некоторые красноречивые черты.

Болванопоклонничество — то, что называлось язычеством в царской России: мумия обожествленного предка, место обрядов, инициация молодежи, где принимают в пионеры и так далее. Памятники Ленину довольно сильно напоминают скифские бабы, которые символически размечали пространство, принадлежащее кочевым племенам. Это наша земля — она символически обозначена этими довольно однотипными сооружениями, как, в принципе, и памятники Владимиру Ильичу, которые тоже достаточно однотипны, но они размечают пространство. В каждом городе есть площадь Ленина, улица Ленина, Советская улица или площадь. И это все символически приводит к тому, что пространство делается единым, цельным в символическом смысле.

Виртуализация. Поскольку реальной экспансии не получается, то все большую роль приобретает идеологическая составляющая, хотя вполне прагматически и даже технически мыслилась и территориальная экспансия. Мировая Республика Советов, война в Испании, попытки поддержать социалистические революции во всех странах — это все экспансия. А в культуре это выглядело, как писал молодой Павел Коган:

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Откровенная романтическая, экспансионистская логика.

Вождество. Кстати говоря, у Радзинского — это, конечно, не самый надежный источник, но интересный, — написано, что в библиотеке Сталина была книжка, которую написал Алексей Николаевич Толстой, называлась «Иван Грозный». Она вышла в 1941 году, и на ее обложке рукой Сталина несколько раз написано слово «учитель» и внизу потом написано: «выстоим». Это написано в 1942 году во время Великой Отечественной войны. В кризисной ситуации он черпал у Грозного стандарты и образцы управления этой огромной страной, не знаю, осознанно или не осознанно. А Грозный черпал это от Золотой Орды.

Синкретизм и уничтожение институтов. Мы уже говорили, что Дума, партии, разделение властей — в принципе уничтожены. Деградация понятийной картинки до одномерной: вот мы, вот враги. Эта картинка характерна для военного мышления. Например, очень интересная вещь — родоплеменные символы идентичности: родина-мать, отец народов. Довольно дико было бы услышать, что «великий вождь американского народа Барак Обама принял представителя братского канадского народа», да? А для России, это вполне органично — «братские народы», «великий вождь», «братья и сестры» — апелляция к самым простым родоплеменным признакам близости и идентичности.

Интенсивность. Какая интенсивность? Никакой. Даже Сталин вынужден строить города ради военного комплекса, но это очень примитивные города, где поселенческая часть выполняет функции какого-то спального цеха при военном комплексе. И в искусстве тоже самое — с намеренной расплывчатостью границ «от тайги до британских морей Красная армия всех сильней», «от Москвы до самых до окраин», «на земле, в небесах и на море». Это очень интересная замашка на глобальную роль при ограниченности материальных ресурсов и при попытке построить коммунизм и социализм в отдельно взятой стране.

Время как вечность. Построим коммунистическое общество — и настанет счастье бесконечное и безвременное.

Бескорневой культ. Советский человек не должен иметь своего дома, своей семьи. «Мать моя Родина, я большевик», а живут люди в бессемейности, в коммуналке, в общаге, в казарме, в бараке, в лагере. Идеальный коммунист равен идеальному опричнику. Он целиком зависит от вождя и у него ничего своего нет — все только то, что ему дает партия. Такая же, в некотором смысле, экзополитарность — есть определенный круг людей, партия как нечто вроде ордена меченосцев, и органы карательные — нечто вроде элиты, которые созданы при Сталине и никаким законам не подчиняются, кроме воли вождя.

Централизация-мобилизация и высасывание ресурсов из территорий и людей, выжимание этих ресурсов для того, чтобы усилить государственность. И милитаризация: «Народ и армия едины» — вполне ордынский лозунг, единый военный лагерь. Конечно Сталин не знал про то, что монголы использовали такую технологию, но идеология заградотрядов, в принципе, поразительным образом напоминает то, что делали монголы.

Общенародная собственность, та же самая идеологическая сказка. Еще в 1780 году Семен Десницкий, первый русский экономист-юрист, после того, как прослушал курс лекций в Шотландии (кстати, читал ему не кто иной, как Адам Смит), вернулся в Россию и написал «Соображения о сущности собственности», и там он, в частности, говорит, что понятие собственности в 1780 году — это время Екатерины II — по сути дела определяется тремя понятиями или тремя правами. Владеть (юридическое право собственности), распоряжаться (инвестировать, приумножать, каким-то образом оперировать собственностью) и отчуждать (отторгать, дарить, наследовать, продавать).

Как советский народ мог владеть общенародной собственностью, виртуально распоряжаться или отчуждать? Да никак. А могла это делать только сталинская номенклатура, и это тоже в принципе ассоциируется с заметкой Карпини насчет того, что никто не может сказать: «Вот это — мое, а вот это — хана», потому что все принадлежит хану. У советского человека не было даже своего жилья, оно было казенное, и, если советский человек вел себя плохо, то его могли выселить за сто первый километр, лишив этого самого жилья. Оно по наследству не передавалось.

Антизападничество — такое рыцарское презрение к торгашам, землероям современной Европе. Это уже сейчас у нас: «бабы», «трусы», «геи», «толерасты» и так далее. В экономическом плане отход от Запада выражается в переносе столицы от форточки, которую прорубил Петр I, в Москву, подальше от сквозняков — вредно для здоровья этой вертикали.

Колхозы — идеальный пример солидарной ответственности для удобства взимания дани с помощью баскаков-продотрядов. Сталин пишет о том, что увеличился вывоз товарного хлеба благодаря реализации. И он-таки увеличился, но за счет того, что ничего не оставалось колхозникам. Приезжали чужие люди, городские продотряды, выгребали под метелку, колхозники могли помирать сколько им угодно. У колхозников не было никакого интереса повышать производительность, потому что приедут и отберут. В результате — голодомор, до 7 миллионов жертв. Но хлеба изъято больше, чем в царские времена. Потому что царь с помощью налогов изымал условно десятину, а коммунисты забирали все.

Почему это работало? Очень интересна логика Иосифа Виссарионовича Сталина, озвученная им 5 июля 1928 года в «О программе Коминтерна». Вот что он говорит про колхозы: «Сразу национализировать всю землю не везде можно. Чем развитее капиталистическая страна (то есть чем она более оседлая и чем там более укоренены институты собственности. — Дмитрий Орешкин), тем труднее провести национализацию всей земли, ибо тем сильнее там традиции частной собственности на землю (абсолютно здравое рассуждение. — Дмитрий Орешкин). В капиталистически развитых странах частная собственность на землю существует сотни лет, чего нельзя сказать о капиталистически менее развитых странах, где принцип частной собственности на землю не успел еще войти в плоть и кровь крестьянства. У нас в России крестьяне даже говорили одно время, что земля ничья, земля божья». Поэтому ее легче национализировать.

Это прямо противоречит принципам марксизма, которые говорили, что чем сильнее развит капитализм, тем больше пролетариата и тем легче там произойдет пролетарская революция. Но зато это соответствует правде жизни.

На днях на "Дожде" была передача "Власть 2030" с участием автора. И про Ивана, и про колею, и прочие грустные старости.

Эти "грустные старости" во многом объясняют современные грустности и предопределяют исход.

Никто не знает, во всяком случае, советское образование и не хочет нам сказать о том, что в пореформенной России до начала XX века промышленное производство росло самыми высокими темпами в мире. Это не связано с низкой базой. База отсчетная была действительно низкая

mortimer Это же интервью/выступление. Это не размеренная работа писателя. Это прямая речь. И он делает сразу же уточнения. Правки по ходу.
Вполне все разумно и в канве.
Не многие так могут. Я так думаю.
Вы слишком придирчивы.
"Сегодня я буду говорить об очень спорных и сырых вещах. Необработанных...".

Прекращаю цитировать (перебор) . Я думаю, коллеги ознакомятся полностью. Там про Путина тоже интересно.