Goldman Sachs: Великий американский пузыренадуватель

Роль Абрамовича
Расширение присутствия российского бизнеса за рубежом вряд ли будет приветствоваться во многих странах, учитывая непростой исторический опыт. Коль скоро скупать проблемные активы зарубежных компаний планируется, по сути, за казенный счет, то у наших соседей могут появиться неприятные ассоциации с экспансией собственно Российского государства. Украиной и странами Восточной Европы это будет восприниматься скорее всего как покушение на суверенитет, тем более что руководство будет осуществляться из единого центра, фактически – госоргана. Алгоритм возможных действий Москвы у них перед глазами. Накануне венгерская авиакомпания Malev сменила собственников. Менеджмент российского совладельца компании Бориса Абрамовича был признан неэффективным. В результате подконтрольный ему пакет акций отошел государственному Внешэкономбанку, то есть его бенефициаром оказалось Российское государство.

Узбекистан
По данным НХК "Узбекнефтегаз", разработана программа по обеспечению на период 2004-2020 гг. прироста запасов сырья в размере от 75 до 112 млн. тонн условного топлива за счет дальнейшего увеличения объемов глубокого поисково-разведочного и параметрического бурения. В частности, запасы природного газа по промышленным категориям будут наращиваться от 60 до 85 млрд куб. м ежегодно, что позволит увеличить сырьевую базу и экспорт газа. В настоящий момент в Узбекистане освоено около 20% от общего объема ресурсов углеводородного сырья, в том числе в Бухаро-Хивинском регионе - 75%, в Юго-Западно-Гиссарском - 35%, в Сурхандарьинском - 12%, в Ферганском - 22% и в Устюртском - 10%. Мощности НХК "Узбекнефтегаз" позволяют обеспечивать добычу природного газа в объеме порядка 60 млрд куб. м и жидких углеводородов в объеме 8 млн тонн в год. На 1 июня 2008 года в Узбекистане было открыто 210 месторождений углеводородного сырья. Из открытых месторождений более 50 % находятся в разработке, 35% подготовлены к освоению, на остальных продолжаются разведочные работы.

28.01.2009 г.

Вертикально-интегрированная горно-металлургическая группа «Метинвест» во вторник введет в эксплуатацию современный комплекс доменной печи № 3 (ДП-3) полезным объемом 1,719 тыс. куб. м, два электрофильтра, систему водоподготовки и другие объекты для обеспечения работы агрегата на входящем в нее Енакиевском металлургическом заводе (ЕМЗ, Донецкая обл.).

Как сообщается в пресс-релизе компании, в результате ввода нового объекта выпуск чугуна на ЕМЗ увеличится на 1,2 млн тонн в год и достигнет более 3 млн тонн суммарно по доменному цеху.

Ввод новой ДП-3 осуществляется в рамках технологической стратегии развития метпредприятий «Метинвеста». Инвестиции в проект составили более $220 млн.

По данным пресс-службы, ДП-3 — самый крупный объект предприятия, который существенно отличается от двух других доменных печей. На нем впервые в металлургии Украины внедрены самые передовые технологии, применены новейшие системы контроля с целью повышения эффективности работы агрегата, снижения себестоимости продукции.

Так, на ДП-3 установлено бесконусное загрузочное устройство фирмы «Пауль Вюрт» (Люксембург), которое позволяет снизить расход кокса на 5% и на столько же повысить производительность печи. Для увеличения срока работы агрегата применена новая схема огнеупорной кладки (футеровки) горна, что даст возможность увеличить стойкость футеровки в четыре раза — до 15 лет без ремонта горна.

Экологическую надежность комплекса ДП-3 обеспечивают системы аспирации и очистки доменного газа. Впервые в Украине доменная печь оснащена газоочисткой «Пауль Вюрт», что позволяет не только очищать доменный газ от вредных примесей на 99,9%, но и использовать его в дальнейшем на производственных агрегатах предприятия вместо природного газа.

Управление и контроль за технологическими процессами и работой механизмов ДП-3 реализовывается с помощью современной АСУ ТП фирмы Siemens VAI (Австрия). В зоне ее контроля — модернизированная теплоэнергоцентраль-паровоздуходувная станция (ТЭЦ-ПВС). Ее производственные фонды пополнили турбокомпрессорный агрегат (ТВД № 6) производства CKD Nove Energo (Чехия) и блок оборотного водоснабжения с двумя вентиляторными градирнями и немецким насосным оборудованием.

«Современные технологии и оборудование (…) демонстрируют четкую позицию развития завода. Вместе с совершенствованием производственной базы мы формируем и новый кадровый потенциал, ориентируясь на молодежь. Например, 90% персонала нового комплекса ДП-3 — это молодые специалисты, прошедшие конкурсный отбор для работы с уникальным оборудованием, более 120 чел. прошли стажировку на ведущих металлургических предприятиях России и Европы», — цитирует пресс-служба гендиректора ЕМЗ Александр Подкорытова.

По его словам, за пять лет вхождения ЕМЗ в «Метинвест» в реконструкцию инвестировано более $600 млн.

На сегодня ЕМЗ — единственное в Украине предприятие, на котором за последние четыре года введены в эксплуатацию две современные ДП, тогда как за последние 20 лет в странах СНГ с нуля возведено всего пять доменных печей (две из которых — на ЕМЗ).

ЕМЗ — один из ведущих мировых производителей квадратной заготовки. Производит литую заготовку, стержневой прокат, а также различные сортовые профили (балки, швеллеры, уголки и др.).

ЕМЗ входит в дивизион стали и проката группы «Метинвест».

«Метинвест» — вертикально интегрированная горнодобывающая группа компаний, управляющая активами в каждом звене производственной цепочки от добычи ЖРС и угля и производства кокса до выпуска полуфабрикатов и конечной продукции из стали, трубопроката и рулонов, а также производства другой продукции с высокой добавленной стоимостью. Группа состоит из добывающих и метпредприятий, расположенных в Украине, Европе и США. Располагает сетью продаж с охватом всех ключевых мировых рынков.

Основными акционерами «Метинвеста» являются группа «СКМ» (71,25%) и «Смарт-холдинг» (23,75%), совместно управляющие компанией.

ООО «Метинвест Холдинг» — управляющая компания группы «Метинвест», занимающейся горно-металлургическим бизнесом группы «СКМ» украинского бизнесмена и политика Рината Ахметова.

После первой мировой войны ускорился рост «Стан­дард» в международных масштабах, хотя теперь чаще из добычи приходилось что-то уступать и своему глав­ному конкуренту — компании «Ройял датч-Шелл». (Так, например, когда в 1921 г. венесуэльский диктатор Гомес принялся разбазаривать нефтяные сокровища страны, одно из дочерних предприятий Рокфеллера «Стандард ойл оф Индиана» отправило делегацию к диктатору. Та сидела в приемной президента Венесуэлы, а Джеймс Ротшильд тем временем по поручению компании «Шелл» торговался с диктатором относительно цены нефтяных сокровищ.)

Подобный же, но значительно более сложный при­мер раздела нефтяных богатств имел место между двумя мировыми войнами на Ближнем Востоке. Здесь в отдель­ных странах — от Ирана до Саудовской Аравии — концерн «Стандард ойл» делил со своими союзниками нефтяные богатства в зависимости от того, как велико было военное или политическое влияние Англии или Франции в конкретной стране и насколько это могло помешать аппетиту Рокфеллера. Перед второй мировой войной в этом ареале англичане были более сильными хозяевами, а значит, и доля «Стандард» была, соответ­ственно, скромнее. Из ближневосточной нефти на его долю приходились «лишь» 15%, однако эти 15% включа­ли в себя и нефтяные залежи крупнейшего поставщика нефти — Саудовской Аравии. Открытие саудовской неф­ти было вторым по значению после распада Британской империи событием в конце второй мировой войны, приведшим к созданию американской нефтяной империи на Ближнем Востоке. Ибн-Сауд, отец нынешнего короля Саудовской Аравии, в 30-е годы продал Рокфеллерам за 247 тыс. долл. первый регион нефтяных залежей стра­ны. За время, прошедшее с тех пор, династия Рокфел­леров получала с этих нефтяных месторождений в сред­нем 500% прибыли на вложенный капитал в год.

Сама династия, разумеется, старела, и старый хищ­ник Джон Д. Рокфеллер-старший не дожил до начала второй мировой войны. За несколько лет до его смерти ведение дел династии перешло к его сыну — Джону Д. Рокфеллеру II.

Коммерческие приемы, которые в дальнейшем при­меняли преемники, в любом случае были достойны осно­вателя. После начала второй мировой войны выяснилось, что у «Стандард ойл» были свои филиалы и пакеты акций почти во всех областях немецкой военной про­мышленности. Так, например, у «Стандард ойл» было тайное картельное соглашение с трестом «И. Г. Фарбен», сыгравшим столь важную роль в захватнических войнах Гитлера. По этому соглашению «Стандард» ушла с германского рынка искусственного каучука и бензина, а трест «И. Г. Фарбен» обязался не появляться со своей продукцией на американских рынках. Когда после вто­рой мировой войны американский сенат назначил по этому делу расследование, один из директоров «Стан­дард ойл» заявил перед сенатской комиссией: «...В ок­тябре 1939 года, то есть через месяц после начала второй мировой войны, я встретился с представителем «И. Г. Фарбен» на голландской территории... Мы сделали все, чтобы найти решение вопроса, которое помогло бы нам без урона пройти через военные годы, независимо от того, вступят ли Соединенные Штаты в войну или нет». На практике это означало, что концерн «И. Г. Фар­бен» и в годы войны получал прибыли от нефтяных продуктов, изготовленных по американским патентам. Точно таким же образом и «Стандард ойл» загребала за свои патенты от «И. Г. Фарбен» высокие прибыли, например за авиационный бензин, изготовлявшийся немцами все годы войны по специальной технологии очистки нефти. Эти суммы переводились членами картеля друг другу через Южную Америку. Более того, в на­чальном периоде войны «Стандард ойл», также через Южную Америку, поставляла для воздушных армад Геринга первоклассный авиационный бензин.

Понятно, что Рокфеллеры приложили руку к отбору членов нюрнбергского суда: ведь им нужно было сле­дить за тем, чтобы их соглашение с нацистским трестом не всплыло на поверхность. Человек по имени Говард Петерсон, руководящий чиновник американского воен­ного министерства, назначавший американских судей на Нюрнбергский процесс, до службы в армии был одним из адвокатов фирмы «Стандард ойл» и, как таковой, вел дела «Стандард ойл» с «И. Г. Фарбен». Его начальник Форрестол (тот самый, который позднее сошел с ума и покончил жизнь самоубийством), прежде чем стал ми­нистром обороны США, был одним из руководителей «Банкирского дома Диллон — Рид», принадлежавшего также концерну Рокфеллеров. Решающую роль сыграла династия Рокфеллеров в открытии эры «холодной войны». Нельзя считать случайным, что в самые критические го­ды, то есть с конца 1947 года, Джон Макклой, бывший юрисконсульт крупнейшего рокфеллеровского банка «Чейз Манхэттен», стал американским верховным воен­ным комиссаром в Германии, полновластным диктатором американской оккупационной зоны.

Последний опрос общественного мнения, проведенный Washington Post-ABC, указал на то, что Демократическая партия более популярна среди избирателей, чем Республиканская. Соотношение: 48 к 40. Только 13% опрошенных сказали, что «горячо поддерживают» республиканцев – в феврале таковых было 19%; за демократов с той же формулировкой высказался сейчас 21%. И опять же, по данным этого опроса, президентские выборы безымянный демократический кандидат выиграл у безымянного республиканца. «Республиканцам еще везет, – замечает в связи с этим обозреватель The Wall Street Journal Пегги Нунан, – что у президента есть имя».

Казалось бы, еще результаты промежуточных выборов 2010 года не предвещали Бараку Обаме ничего хорошего в плане переизбрания. Однако сегодня даже симпатизирующие республиканцам наблюдатели начинают бить тревогу – по их мнению, у нынешнего президента вырисовываются определенные шансы на победу. «Президент Обама и его команда исполнены оптимизма относительно выигрыша перевыборов в 2012 году, – пишет на вебсайте Fox News Даглас Шён, – невзирая на плохие для него цифры в опросах общественного мнения, абсолютную утрату доверия к Вашингтону и, конечно же, состояние американской экономики». Почему? По мнению Шёна, в поведении исполнительной власти появились черты новой стратегии, которую она приняла на вооружение.

В Белом Доме пришли к заключению, что за стагнацию в проведении мер, направленных на оздоровление экономики, проще всего винить Конгресс, а точнее, его неуступчивую часть – республиканцев. При этом в сути возражений последних – в отношении того же законопроекта о новых рабочих местах – никто разбираться не собирается. Под прикрытием лозунга «Мы не можем ждать!» один за другим возникают исполнительные распоряжения, – в частности, о продлении сроков оплаты студенческих займов, – не требующие одобрения Конгресса и создающие впечатление того, что проблемы решаются. На фоне провального рейтинга работы Конгресса (опрос общественного мнения газетой The New York Times выявил, что ее одобряют только 9% граждан) такая тактика представляется оправданной.

Далее, говорит Шён, «глядя на республиканских претендентов перед праймериз, президент смеется». Для этого, увы, есть основания. Уверенности демократическому руководству в благоприятном исходе выборов придает, прямо скажем, отсутствие среди республиканских кандидатов в президенты стопроцентного лидера, который бы занимал принципиальную, четкую, грамотную и ясно артикулированную позицию, альтернативную обамовской в экономике, социальной политике, международных вопросах и т.п. Последние скандалы, связанные с многолетней давности обвинениями в приставании к сотрудницам, серьезно подорвали статус Германа Кейна, вырвавшегося на первое место среди номинантов от Республиканской партии, и дело не столько в самих обвинениях, сколько в неумелой, все осложнившей реакции на них самого Кейна и его аппарата. Личность, несомненно, яркая и харизматичная, он составил бы, как представляется, явную опасность для Обамы – даже с учетом нехватки общеполитического опыта чернокожий консерватор-миллионер, собственным горбом реализовавший американскую мечту, мог бы оттянуть от действующего президента часть автоматически отходящих к нему голосов афроамериканского населения. Не оправдались, судя по всему, и надежды на то, что знаменосцем республиканцев может стать техасский губернатор Рик Перри, и это оставило наиболее вероятным оппонентом Обамы Митта Ромни. Администрация убеждена, пишет Даглас Шён, что это, как говорят, «та собака, которая не будет охотиться», и поэтому, развернув против него негативную кампанию, акцентирующую неоднократные изменения Ромни своей позиции по здравоохранению, абортам, окружающей среде да и по много еще чему, белодомовцы «смогут вновь привлечь на свою сторону независимых избирателей, чья поддержка была критической для победы президента в 2008 году».

Страждущая по лидеру, которому можно было бы верить, республиканская база до последней минуты надеялась на вступление в президентскую гонку губернатора Нью-Джерси Криса Кристи, зарекомендовавшего себя гибким политиком и умелым менеджером экономики штата-банкрота. Но Кристи отказался – так же как еще раньше, в августе, другой молодой фаворит среднего американца, Пол Райан, очень толковый экономист, автор плана реформы Medicare и Social Security, председатель бюджетного комитета Палаты представителей. Когда недавно Райан побывал на собрании избирателей в мэрии своего родного Джейнсвилла, один из присутствовавших сказал: «Я – водитель грузовика. В марте и апреле, когда я был в Айове и Миннесоте, то, узнав о том, что я из Висконсина, люди с большим энтузиазмом отзывались о Поле Райане, причем без всякого к тому побуждения. … И я, – завершил он свою реплику, – буду считать вас ответственным, если Обаму переизберут, потому что у нас нет квалифицированного кандидата». Что правда, то правда – по уровню интеллекта и квалификации Райану трудно найти равных. На днях он выступил в консервативном научном центре Heritage Foundation с речью о текущем моменте, после которой Пегги Нунан, работавшая еще в администрации Рейгана, написала: «Если бы больше республиканцев думали – и говорили – так, то партия бы расцвела». Ниже мы еще вернемся к этой речи.

Третий способ, с помощью которого, согласно Дагласу Шёну, команда Обамы рассчитывает вновь придти к власти, – это использование настроений, раздуваемых движением «Оккупировать Уолл-стрит». Зададимся, в самом деле, вопросом – отчего люди, протестующие против экономического кризиса, не «оккупируют» главный центр управления страной, тот же Белый Дом, – ведь, рассуждая здраво, ответ за экономические трудности в любой стране несет правительство… Получается так, однако, что при подобном раскладе президент Обама, высшее должностное лицо в Соединенных Штатах, позиционирует себя в качестве едва ли не стороннего человека в Вашингтоне, прямо-таки народного заступника, борца с темными капиталистическими силами. При этом в практическо-политическом смысле разношерстная толпа по преимуществу лузеров и маргиналов, заполонившая Зуккоти-парк в Нью-Йорке, и ее клоны в других городах есть электорат, который можно и нужно привлечь на сторону демократического президента. Как? А наублажать словесами понимания, обеспечить сочувственное освещение в средствах массовой информации, наобещать с полный короб… Неслучайно среди манифестантов был замечен, разучивавший с ними речевки бывший сотрудник Белого Дома, скандально известный коммунист Вэн Джонс, активно участвуют в пикетах и митингах члены известной в прошлом левацкой организации ACORN, сыгравшей значительную роль в агитации за Барака Обаму три года назад, и, как обычно, от некоторых групп, поддерживающих «оккупантов», тянутся ниточки к леворадикальному миллиардеру Джорджу Соросу. Фактически Обама и его сторонники делают в своей предвыборной кампании ставку на разжигание классовой зависти, натравливая хронически бедных и неудачников, которые есть в любом обществе, на бизнес, благодаря деньгам которого они только и могут существовать и получать социальную помощь, но они-то хотят получать еще больше. И им вбивается в голову, будто страдают они из-за того, что жадные богачи, которых защищает Республиканская партия, не хотят увеличения налогов.

Вот что говорил в связи с развернутой президентской ратью предвыборной демагогией Пол Райан в упоминавшейся выше речи:

«…Президент сегодня ведет кампанию против бездельничающего Конгресса, когда в действительности Палата представителей приняла свыше десятка законопроектов, чтобы помочь стране запустить экономику и справиться с государственным долгом, но увидела только то, как партия самого президента убила эти законопроекты в бездельничающем Конгрессе…

Увеличение налогов, предложенное демократами в Сенате и одобренное президентом, – в случае его прибавления к новым налогам в законе о здравоохранении, равно как и с прочими налоговыми преференциями президента, – уже через 14 месяцев подбросит самую высокую налоговую ставку в стране примерно до 50%, но ничто из этого не приведет к созданию рабочих мест. На самом деле увеличение налогов на “миллионеров и миллиардеров” приведет к огромному росту налогов на самые успешные малые бизнесы в стране… Это затронет примерно 35% дохода малых бизнесов…

Президент ложно представляет усилия республиканцев поставить под контроль правительственные расходы как бессердечное наступление на бедных. В реальности расходы на программы для пожилых и на семьи с низкими доходами продолжают ежегодно расти в соответствии с бюджетом, одобренным Палатой представителей, – но растут они допустимыми темпами. Мы направляем доллары налогоплательщиков туда, где они больше всего нужны, и останавливаем трату денег, которых у нас нет, на ненужные проекты…

Только затраты правительства на здравоохранение возрастут настолько, что составят 45% федеральных расходов. Главным толкачом этого увеличения становится вышедшая из-под контроля инфляция в стоимости медицинского обслуживания, превышающая в 2-3 раза рост ВВП. Продолжать финансировать здравоохранение при таком разрыве невозможно… Если бы я мог суммировать наши разногласия в двух фразах, я бы сказал так: наш план передает власть пациентам, их план передает власть бюрократам. План республиканцев дает каждому право использовать рынок для давления на поставщиков медицинских услуг и заставить их конкурировать. План президента дает 15 неизбранным бюрократам в Вашингтоне власть урезать Medicare так, что, даже по оценке главного финансиста самого Medicare, поставщики услуг будут вышвырнуты из бизнеса. Результатом этого станут хаос и отказ обслуживать пожилых…

Выдержать такое просто нереально. Когда дело касается запредельных расходов на социальные услуги, президентская математика не работает. И она так же не работает и в отношении налогов. Допустим, что мы отберем весь доход у тех, кого президент называет богатыми, тех, кто зарабатывает больше $250 тысяч в год. Если налог на их доход составит 100%, то поступлений от этого хватит на финансирование правительства только на 6 месяцев!!!».

Однако Обаме и его сторонникам не до глубин математики – их интерес в наращивании присутствия государства в экономике, усилении зависимости от него граждан, принуждении все большего их количества к послушному голосованию за демократов – иначе, угроза в подтексте, у них отберут все льготы. И броская, рассчитанная на бездумное восприятие, науськивающая риторика нередко работает. Не зря шеф вашингтонского бюро Talk Radio News Service Эллен Ратнер готова биться об заклад, что Обама будет переизбран в 2012 году. Людям нравится тот, кто выполняет обещания, говорит она, и президент Обама это сделал. Он сказал, что осуществит реформу здравоохранения, и сделал это. Он сказал, что заберет нас из Ирака, и через несколько месяцев это произойдет. Он спас автомобильную промышленность. Он сделал колледжи более доступными. Он принял нелегкое решение по устранению Бин Ладена в Пакистане… И так далее. Главный политический стратег Обамы Дэвид Аксельрод уже озвучил эффектный предвыборный слоган; «”Дженерал моторс” жива! Бин Ладен мертв!». Кому охота разбираться в экономической цене выкупа провалившейся автокомпании? Кто бы спросил у нашего победителя Бин Ладена, почему после ликвидации с американской помощью режима Муаммара Каддафи над городом Бенгази, оплотом ливийского Национального переходного совета, гордо, что твой буревестник, впервые на Арабском Востоке реет черный стяг «Аль-Каеды»?

Взял у Е. сусина:

Миллиард неакцентированных "по рублю" ничего не значат по сравнению с акцентом выданного миллиона, это понятно всем, кроме тех кто верит. Корпоративные взносы четко акцентированы на интересах, обезличенные взносы остальных - не более, чем результат эффективности политического пиара

первая часть на 20-й странице.

Ниже публикуется первая часть лекции, прочитанной 16 января 2002 года Ником Бимсом, национальным секретарем партии Социалистического Равенства (Австралии) и членом Международной редакционной коллегии Мирового Социалистического Веб Сайта. Лекция была прочитана в рамках международной школы, организованной в Сиднее партией Социалистического Равенства Австралии.

Десять лет назад, после развала Советского Союза и сталинистских режимов Восточной Европы, Международный Комитет Четвертого Интернационала (МКЧИ) поставил следующий вопрос: создала ли кончина этих режимов условия для нового капиталистического равновесия или она является начальным выражением процессов, которые подрывают стабильность мирового капитализма в целом?

Из этих двух альтернатив вытекают совершенно различные перспективы. Если развал СССР означал, что капитализм обрел, так сказать, новую жизнь, то нам следовало бы сказать, что, хотя социализм и не может оказаться мертвым, перспективы социалистической революции следует перенести в неопределенный момент времени в будущем.

Мы утверждали противное, а именно, что кончина СССР в конечном счете являлась политическим выражением огромных перемен в мировой экономике — перемен, подрывавших политические структуры, на которые опиралась стабильность буржуазной власти. Глобализация производства, связанная с далеко идущим технологическим развитием, основанным на компьютерных процессорах, сделала национальные экономические перспективы сталинизма, сведенные в его программу «социализма в одной стране», совершенно нежизнеспособными.

Однако развал сталинистских режимов оказался лишь началом нового взрыва противоречий между развитием мировой экономики — глобальным увеличением производительных сил, движимых вперед капитализмом, — и системой национальных государств, на которой основана власть буржуазии. Мы утверждали, что новое проявление этого противоречия несет с собой очень значительные экономические и политические последствия.

Теоретическая и политическая деятельность Международного Комитета в течение последнего десятилетия концентрировалась на осмыслении значения этой новой стадии в историческом развитии капитализма и на проведении, с опорой на этот анализ, необходимых изменений в формах нашей собственной работы.

С самого начала мы признавали, что развал сталинистских режимов — самых многочисленных и самых могущественных рабочих бюрократий — имел далеко идущие последствия для эволюции рабочей бюрократии во всех крупных капиталистических странах. Трансформация профсоюзов и социал-демократических и лейбористских партий стала, утверждали мы, не просто результатом предательств их руководства, а была естественным продуктом самой их структуры. Это была реакция национальных организаций на новое положение, сложившееся в результате глобализации производства.

Глобализация производства также требовала критического переосмысления и переработки перспективы национального самоопределения. Хотя это требование имело исторически прогрессивное содержание в более раннюю эпоху, постольку, поскольку оно было направлено против империализма, огромные перемены в мировой экономике означали, что сегодня оно изменилось. «Самоопределение» стало требованием различных слоев национальной буржуазии и мелкой буржуазии в то время, когда они стремились установить свои собственные отношения с мировым капитализмом.

Анализ Международного Комитета развивался в оппозиции разным мелкобуржуазным радикальным течениям, которые утверждали, что глобализация в действительности является не чем иным, как пропагандистской кампанией, проводимой правящими элитами, что национальное государство продолжает оставаться таким же сильным, как всегда, и что политические перспективы должны быть сориентированы на него. Нападки Спартакистской Лиги на наш анализ в 1994 году суммировали мировоззрение всех тех, для кого политическая перспектива основывалась в конечном счете на том, чтобы оказывать давление на национальное государство.

Если, как утверждают радикалы, национальное государство не было подорвано мировым развитием производительных сил, и если оно остается, как они настаивают, преобладающим политическим и экономическим органом, то вся перспектива марксизма не может быть ничем иным, кроме как этической или моральной идеей. Социалистическая перспектива, основанная на упразднении национального государства и частной собственности, становится просто утопией.

Это был основной политический вопрос, который вырос из движений протеста против глобализации. После демонстраций в Сиэтле в 1999 году мы разъясняли, что следует проводить различие между глобализацией производительных сил и глобальным капитализмом. Первое явление связано с несомненно прогрессивным развитием и является в конечном счете основой для установления мирового социализма. Второе связано с устаревшей и реакционной политической системой, основанной на частной собственности и национальном государстве, которая препятствует развитию производительных сил. Это различие было в центре нашей полемики двухлетней давности с профессором Майклом Чоссудовским.

Опираясь на наш анализ, МКЧИ осуществил крупные перемены: в 1995-1996 годах произошла трансформация наших секций из Лиг в партии, а в 1998 году был создан Мировой Социалистический Веб Сайт.

Сейчас мы можем задать вопрос: прошла ли наша перспектива испытание событиями? Другими словами, смог ли капитализм установить новое международное равновесие, на котором будет основываться его дальнейшая глобальная экспансия? Существуют ли в современном положении вещей тенденции развития, указывающие на такую возможность в будущем? Являются ли бури и потрясения последних 10 лет просто родовыми муками нового устойчивого международного порядка? Или же, напротив, они представляют собой углубление неустойчивости, начало которой было положено развалом СССР? В этой лекции я попытаюсь рассмотреть все эти вопросы и ответить на них.

Три войны, которые вели США

Две характерные черты свойственны политической экономии последнего десятилетия: вспышка трех войн, которые вел империализм США, и растущий беспорядок в международной финансовой системе. За войной в Персидском заливе 1990-1991 годов последовали война с Сербией в 1999 году, а в настоящее время — война против Афганистана, сопровождаемая обещаниями Буша, согласно которым 2002 год будет «годом войны». С момента вступления в 2002 год мы являемся свидетелями самой серьезной мировой рецессии за последнюю четверть века, а, возможно, и за весь период после Второй мировой войны.

Совпадение войны в Персидском заливе 1990-1991 годов с окончательным распадом и крахом Советского Союза не было случайным. Эти события являлись двумя сторонами одного и того же процесса: развала послевоенного равновесия мирового капитализма. Положение США, как мы отмечали в то время, было в высшей степени противоречивым. В то самое время, когда США праздновали свою победу над СССР, они боролись за установление мировой гегемонии над своими конкурентами. В манифесте МКЧИ 1991 года Против империализма и колониализма отмечалось: «Стремление американского империализма к сохранению своего положения мирового господства составляет наиболее взрывоопасный элемент в мировой политике». Для США намного более важным, чем «освобождение» Кувейта, был представившийся им благоприятный случай для проведения международной демонстрации своей военной мощи.

Заявление МКЧИ, выпущенное в мае 1999 года под заголовком Почему НАТО воюет с Югославией? Мировая власть, нефть и золото, показало, что корни войны США против Югославии лежат в борьбе ведущих капиталистических держав за получения доступа к территориям бывшего СССР и присвоение их ресурсов:

«Самые большие в мире неосвоенные запасы нефти находятся в бывших советских республиках, граничащих с Каспийским морем (Азербайджан, Казахстан, Туркменистан). Сегодня эти запасы делятся между ведущими капиталистическими странами. Это горючий материал, который питает обновленный милитаризм и должен привести к новым захватническим войнам империалистических держав против местных противников, а также к еще более масштабным конфликтам среди самих империалистов».

«Вот ключ к пониманию агрессивности внешней политики США последнего десятилетия. Бомбардировки Югославии являются самым последним звеном в цепи агрессивных войн, которые охватили мир. Хотя они имели определенную региональную мотивацию, эти войны являлись ответом США на возможности и условия, открывшиеся в связи с кончиной СССР. Вашингтон рассматривает свою военную мощь как козырную карту, которая может быть использована для преобладания над всеми его соперниками в грядущей борьбе за ресурсы».

Анализ МКЧИ предвидел нынешнюю войну в Афганистане, которая подготавливалась задолго до событий 11 сентября. Террористические атаки дали правительству США предлог для того, чтобы привести в действие свои долговременные военные планы.

В течение последнего десятилетия мировое положение США было предметом нескольких дискуссий. Например, в 1992 году просочившийся из Пентагона материал объяснял, что ключевым вопросом для внешней политики США было установление американской глобальной гегемонии.

В 1997 году советник по национальной безопасности в администрации Картера Збигнев Бжезинский ясно изложил свою позицию:

«Последнее десятилетие двадцатого века засвидетельствовало тектонический сдвиг в мировых делах... Поражение и развал Советского Союза стали заключительным шагом в быстром восхождении державы Западного полушария, Соединенных Штатов, в качестве единственной и в действительности первой поистине мировой державы».

Однако вопрос состоял в том, каким образом можно было установить это превосходство? Согласно Бжезинскому, «вопрос о том, каким образом вовлеченной в мировые дела Америке справиться со сложными отношениями евразийских держав — и в особенности, предотвратит ли она возникновение доминирующей и антагонистической евразийской державы — остается центральным по отношению к способности Америки осуществлять мировую гегемонию» (Zbigniew Brzezinsky, The Grand Chessboard, pp. xiii-xiv).

Бжезинский посвятил одну из глав своей книги тому, что он называет «евразийские Балканы», которые примерно охватывают страны, граничащие с Каспийским морем, а также их соседей:

«Традиционные Балканы являлись потенциальным геополитическим призом в борьбе за европейского господство. Евразийские Балканы, находясь в центе возникающей новой транспортной структуры, предназначенной для более непосредственного соединения богатейших и самых развитых в промышленном отношении западных и восточных концов Евразии, также обладают геополитическим значением. Более того, они имеют значение с точки зрения безопасности и исторических притязаний по меньшей мере трех своих самых ближайших и наиболее могущественных соседей, а именно: России, Турции и Ирана, — принимая во внимание, что и Китай показывает возрастающий политический интерес к этому региону. Однако евразийские Балканы бесконечно более важны как потенциальный экономический выигрыш: огромная концентрация запасов природного газа и нефти, дополняемая важными минералами, в том числе золотом, сосредоточена в этом регионе» (p. 124).

Бжезинский указывает на то, что стремление к установлению всемирной власти и сохранение демократии внутри страны несовместимы. «Америка является слишком демократичной дома, чтобы быть властной (autocratic) за границей. Это ограничивает использование мощи Америки, особенно ее способности к военному устрашению. Никогда ранее народная (populist) демократия не добивалась международного верховенства. Однако стремление к власти не является целью, которая руководит народным пылом, за исключением условий внезапной опасности или вызова общественному чувству внутреннего благополучия» (р. 36.).

Вряд ли можно более сжато изложить как роль событий 11 сентября, так и движущие силы наступления на демократические права внутри самих США.

Статья в Sydney Morning Herald за 7 января, перепечатанная из LA Times и Reuters, отмечает наращивание сил США в течение последнего десятилетия:

«Под прикрытием тайных соглашений Соединенные Штаты создают круг новых и расширенных баз, которые окружают Афганистан и увеличивают их способность поражать цели на большей части мусульманского мира. После 11 сентября, говорят источники из Пентагона, военные палаточные городки появились в тринадцати местах, расположенных в девяти странах по соседству с Афганистаном, существенно расширив сеть баз в этом регионе. От Болгарии и Узбекистана до Турции, Кувейта и далее более 60 тысяч военнослужащих США размещены на этих будущих базах».

После войны против Ирака, отмечается в статье, США построили сеть сооружений в шести государствах Персидского залива. После 11 сентября США заключили новые соглашения по размещению сил с Киргизстаном, Пакистаном, Таджикистаном и Узбекистаном.

Хотя события 11 сентября возвестили о резких изменениях в политическом положении, если бы они не произошли, война в Афганистане тем не менее была бы начата при другой благоприятной возможности.

Необычный десятилетний цикл роста

Что касается экономического положения, то рецессия в США и во всем мире началась задолго до 11 сентября. И, подобно военным событиям, она являлась результатом процессов, которые развертывались в течение последнего десятилетия.

В ноябре прошлого года Национальное бюро экономических исследований (НБЭИ), на основе ряда статистических данных, в том числе данных о безработице, объявило, что экономика США вступила в рецессию. Согласно НБЭИ, рецессия началась во втором квартале прошлого года, ровно через десять лет после окончания прошлой рецессии 1990-1991 годов.

Стоит подвергнуть этот цикл боле пристальному рассмотрению. Прежде всего он представляет собой самый продолжительный период развития экономики США без рецессии. Даже в период послевоенного бума 1950-х и 1960-х годов не было столь длительного периода непрерывного экономического роста. Однако этот особый десятилетний рост имеет некоторые необычные характерные черты.

Как заметила Financial Times в выпуске за 1 ноября, цикл девяностых годов, будучи далеким от того, чтобы быть зарей «новой экономики», напротив, при сравнении проигрывает прежним периодам. Хотя общие темпы роста составляли 3,1 процента в год, показатель темпов роста на душу населения был примерно на один процент ниже.

«С исторической точки зрения последний цикл никоим образом не был исключительным. Темпы роста в девяностые годы едва превосходили тусклое завершение семидесятых годов: в экономическом цикле между 1973 и 1980-м годами США достигли среднего роста на уровне 2,9 процента. Это было ниже, чем в течение цикла восьмидесятых годов. А в сравнении со средним ростом в 4,4 процента шестидесятых годов последние показатели темпов роста США выглядят незначительными. Общим местом является утверждение, что девяностые годы были годами исключительного роста из-за модели роста, переломившей прежние тенденции. Рост был наиболее мощным во второй половине экономического подъема. В последнее время стали слишком часто забывать, что начало девяностых годов характеризовалось как время "увеличения безработицы"» (Financial Times, 1 ноября 2001 г.).

Другое исследование цикла 1990-х годов отмечает: «Даже самый беглый анализ данных показывает, что "новая экономика" была по большей части вялой [hype]. Для бизнес-цикла, взятого в целом, средние темпы роста ВВП в 3,1 процента были более низкими, чем аналогичный показатель в пятидесятые и шестидесятые годы и немного ниже темпов семидесятых годов» (Dean Baker, The New Economy Goes Bust: What the Record Shows, Center for Economic Policy Research briefing paper).

Что же можно сказать о мировой экономике в целом? Если мы рассмотрим страны Большой семерки, то мы обнаружим, что только США и Великобритания имели более высокие темпы роста в период с 1993 по 1998 годы в сравнении с периодом 1983-1993 годов. А все страны Большой семерки имели темпы роста значительно ниже уровня периода 1964-1973 годов.

Темпы роста в странах Большой семерки

Темпы роста в странах Большой семерки в процентах за год

1964-73 1983-93 1993-98
Канада 5.6 2.8 2.5
Франция 5.3 2.3 1.7
Германия 4.5 2.9 1.5
Италия 5.0 2.4 1.3
Япония 9.6 4.0 0.8
Великобритания 3.3 2.3 2.7
США 4.0 2.9 3.0

(Источник: Eatwell and Taylor, Global Finance at Risk, Polity Press, 2000, p. 107)

А что можно сказать об уровне жизни?

Сегодня самые богатые 20 процентов населения планеты получают 86 процентов Валового Внутреннего Продукта мира. Беднейшие 20 процентов получают только 1 процент, а средние 60 процентов — только 13 процентов. С 1994 по 1999 годы двести самых богатых людей мира удвоили свои доходы до размеров свыше одного триллиона долларов. Три самых богатых человека мира обладают большим имуществом, чем совокупный объем производства сорока восьми беднейших стран. Согласно Докладу о мировом развитии (World Development Report), выпущенному Организацией Объединенных наций в 1999 году, всему населению мира требуется 40 млрд долларов США для увеличения необходимого минимума поддержания здоровья и питания, начального образования, улучшения качества воды, восстановления здоровья и планирования семьи. Годовое отчисление одного процента богатства двухсот самых богатых людей мира (около 7 млрд долларов США) могла бы обеспечить всеобщий доступ к начальному образованию, а пять процентов могли бы оплатить все основные социальные услуги.

Недавнее исследование отмечает: «В 1998-1999 годах при мировом валовом производстве на душу населения, выросшем на 1,5-1,8 процентов, более восьмидесяти стран имели более низкие доходы на душу населения, чем десятилетие и более времени назад, а по меньшей мере пятьдесят пять стран имели постоянно снижающиеся показатели доходов на душу населения. Разрыв в доходах между одной пятой населения мира, живущей в самых богатых странах, и одной пятой населения мира, живущей в самых бедных странах, составлял в 1997 году отношение 74 к 1, в 1990 году — 60 к 1, а в 1960 году — 30 к 1. Неравенство в доходах резко выросло также и внутри богатых стран — особенно в США и Великобритании — а бедные всего мира сегодня так же или еще больше бедны, как в 1820 году» (Heikki Patomaki, Democratising Globalisation, Zed Books, 2001, p. 100).

Возвращаясь к экономике США, следует отметить существование одной области, в которой 1990-е годы обогнали все предшествующие периоды: рост долгов, в особенности внешнего долга.

На конец 2000 года общий долг США остальному миру составлял 2,19 триллиона долларов США. На конец 2001 г. общий долг составил в сумме около 2,6 трлн долларов США. Это равняется примерно 22 процентам ВВП, по сравнению с 16,4 процента в 1999 году, и на девять процентов больше, чем уровень в 12,9 процента ВВП, достигнутый в 1997 году. Это означает, что сегодня США поглощают около двух третей общих сбережений, делаемых в мире. Другими словами, США стали гигантским финансовым насосом, который высасывает капитал из остального мира. И это должно вести ко все большей экономической напряженности, потому что капитал, привлеченный в США, не может использоваться для обеспечения экономического роста в других областях мира.

Эти данные становятся поистине удивительными, когда их помещают в контекст исторического развития капитализма США. США впервые стали нацией-кредитором в 1917 году, когда британские капиталовложения были ликвидированы для того, чтобы быть использованы на оплату расходов для войны с Германией, а банки и финансовые дома США извлекли прибыль из военных задолженностей европейских государств. США продолжали оставаться нацией-кредитором до конца 1980-х годов. Теперь же, в течение менее одного десятилетия, они стали самым большим в мире государством-должником. Позвольте рассмотреть некоторые из показателей этого превращения. С 1983 по 1990 годы общая задолженность нефинансовых секторов США удвоилась с 5,36 до 10,85 трлн долларов. В 1990-е годы она выросла на 62 процента: с 11,31 трлн долларов в 1991 году до 18,26 трлн долларов в конце 2000 года. Ежегодно с 1992 года приток иностранных капиталовложений в США добавлял более 10 процентов к общим фондам, поступившим на кредитные рынки США.

Внутренний долг также растет. Согласно данным Федеральной Резервной Системы о движении денежных средств, отношение неуплаченного долга к чистому доходу выросло с 87 процентов в 1990-м году до более 101 процента на конец 2000 года. Общий размер платежей, направленных на обслуживание долгов, достиг рекордной высоты в 14 процентов чистого дохода. Воздействие роста задолженности может быть подтверждено данными потребительских расходов в экономике США. Доля потребления в ВВП росла на 2,6 процента с 1989 по 2000 год. Это было связано с падением нормы сбережения приблизительно на 7 процентов по сравнению с ее уровнем 1989 года. В течение последних нескольких лет норма сбережения стала отрицательной.

Истекший период характеризуется ростом торгового дефицита США, который сегодня достигает около 4 процентов ВВП. В настоящее время США нуждаются в ежедневном притоке 1 млрд долларов США из внешних источников, чтобы финансировать свой дефицит платежного баланса.

За последние пятнадцать лет уровень международных финансов рос не менее быстро. В 1970 году мировой рынок облигаций составлял около 1 трлн долларов США. К 1980 году он удвоился до 2 трлн долларов. Затем произошел резкий рост: он прыгнул до 12 трлн долларов в 1990 году, составил больше 20 трлн долларов в 1995 году и около 25 трлн — к 1998 году.

К концу 1990-х годов объем торговли иностранной валютой составлял более 1 трлн долларов в день. Для сравнения: мировой оборот экспорта в 1997 году составил 6,6 трлн долларов, или 25 млрд долларов в день.

Капиталы инвестиционных фондов увеличивались подобным же образом. К середине 1990-х годов взаимные фонды и пенсионные фонды аккумулировали сумму в 20 трлн долларов. Это число в десять раз превышает цифры 1980-х годов. Сходным образом произошел в течение 1990-х годов и огромный рост денежного объема инвестиционных фондов. Согласно данным, собранным Организацией экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), с 1990 по 1995 годы стоимость финансовых активов, которыми владели все инвестиционные институты в государствах-членах ОЭСР, включающие главным образом страховые компании, пенсионные фонды и инвестиционные компании, выросла на 9,8 трлн долларов или на 75 процентов. Ежегодный рост на 1,96 трлн долларов был равен приблизительно 10 процентам совокупного национального дохода стран-членов ОЭСР в течение этого периода.

Если мы сравним и сопоставим увеличение финансового капитала с данными экономического роста США и мировой капиталистической экономики, то тогда начнет выясняться одна из самых значительных характерных черт экономического цикла 1990-х годов. Это увеличивающееся расхождение между спекулятивным капиталом, с одной стороны, и ростом ВВП, с другой.

Значение этого расхождения заключается в том факте, что спекулятивный каптал представляет собой требование на получение прибавочной стоимости, выжатой из рабочего класса. Разумеется, слои финансового капитала могут получить прибыль от чисто финансовых операций — и этот процесс может продолжаться значительный период времени, пока дополнительные финансовые средства притекают на рынки. Однако в определенный момент финансовый капитал должен присвоить определенную долю прибавочной стоимости, извлеченной из рабочего класса. Другими словами, чтобы гарантировать стабильность системы, реальная экономика должна расти в степени, достаточной для удовлетворения требований спекулятивного капитала.

Однако то, что происходит в настоящее время, является противоположным процессом. Вместо роста в реальной экономике, обеспечивающего достаточную прибыль для удовлетворения будущих требований спекулятивного капитала, мы обнаруживаем, что корпорации в отношении обеспечения своей прибыли становятся все более и более зависимыми от финансовых операций.

Как отмечает одно исследование этого процесса, «возрастающая доля общего дохода от инвестиций с начала 1980-х годов проистекает от дохода, полученного от прироста капитала (повышение рыночной стоимости ценных бумаг), а не от прибыли (дивиденды или процент на капитал плюс реинвестированная прибыль). Доход от инвестиций в США и Британии составляет 75 процентов общей прибыли, при том что в период 1900-1979 годов в целом этот показатель (в среднем) был значительно ниже 50 процентов. Это ясно говорит о том, что рост стоимости в большей степени стимулируется увеличением притока капиталов на рынок и надеждами на то, что цены продолжат двигаться вверх. При этом предполагается сохранение (или восстановление) благоприятных экономических условий, независимо от того действительного потока прибыли, который производится ценными бумагами» (Harry Shutt, The Trouble With Capitalism, p. 124).

Финансовая структура мирового капитализма в течение 1990-х годов стала все больше напоминать перевернутую пирамиду: увеличивающаяся масса спекулятивного капитала опирается на значительно меньшую в пропорциональном отношении массу прибавочной стоимости. Подобно перевернутой пирамиде, такая финансовая структура внутренне нестабильна.

В данном случае, однако, не сила тяжести является причиной нарушения равновесия, а стремление к прибыли, которое быстро перебрасывает инвестиционный капитал с одного рынка на другой. В этом заключается источник финансовых бурь, которые стали столь характерными для мировой капиталистической системы в течение прошедшего десятилетия.

Ник Бимс
16 апреля 2002 г.

Ниже публикуется вторая часть лекции, прочитанной 16 января 2002 года Ником Бимсом, национальным секретарем партии Социалистического Равенства (Австралии) и членом Международной редакционной коллегии Мирового Социалистического Веб Сайта. Лекция была прочитана в рамках международной школы, организованной в Сиднее партией Социалистического Равенства Австралии.

Падение фондового рынка в 1987 году стало прологом девяностых годов. Это падение, начавшееся на Уолл-Стрит, во всех отношениях являлось всемирным явлением. Противоречия между правительством США и финансовыми властями, а также немецкими банкирами относительно размеров процентных ставок привели к опасениям относительно быстрого падения цены доллара, которые выразились в оттоке капиталов из финансовой системы США.

Только посредством широкомасштабного вмешательства Федеральной Резервной Системы США и других центральных банков мировой финансовый кризис был преодолен. Эти финансовые институты влили в мировой финансовый механизм большое количество ликвидных средств. Однако по шаблону, который повторялся в течение всего десятилетия, те самые меры, которые были использованы для борьбы с кризисом, создавали условия для роста еще более серьезных проблем. В данном случае вливание ликвидных средств способствовало дальнейшему раздуванию и без того увеличивавшегося японского финансового пузыря.

Накачка японского финансового пузыря началась после заключения соглашения Плаза (Plaza agreement) в сентябре 1985 года, согласно которому центральные банки договорились переоценить основные мировые валюты по отношению к доллару США. Девальвация доллара и ревальвация иены имели два прямых следствия. Во-первых, японские экспортные товары стали более дорогими, что привело к перемещению японского производства в восточно-азиатский регион, в котором валюты продолжали равняться на девальвированный доллар США. Во-вторых, японские активы оказались переоцененными, что привело к повышению цен на земельную собственность в Японии, в результате чего токийский фондовый рынок достиг беспрецедентных высот. В итоге к концу 1989 года индекс Nikkei достиг отметки в 40.000 пунктов (сегодня он находится в районе 13.000). Однако этот пузырь не мог увеличиваться до бесконечности. Его резкое сдувание в начале 1990-х годов привело Японию к долговой дефляции, которая не преодолена до сих пор.

В действительности это было одной из главных характерных свойств 1990-х годов: неспособность второй по своим размерам экономики мира вырваться из порочного круга, в который она попала в конце 1980-х годов. Падение цен на землю и ценные бумаги в Японии привело к увеличению «плохих» долгов на счетах японских банков и размыванию их собственных средств. Это, в свою очередь, вело к урезанию кредитов и капиталовложений и развалу финансовых институтов. Последующий экономический спад сопровождался дальнейшим сокращением цен на акции и земельную собственность, ускоряя дальнейшее ослабление положения банков и т.д.

От развала МОКВ до финансового пузыря в США

Первым большим кризисом 1990-х годов стал развал европейского Механизма обменного курса валют (МОКВ) в 1992 году. Британский фунт — в условиях широкомасштабной спекуляции фондов страхования от потерь — был изъят из МОКВ, а скандинавская банковская система внезапно оказалась перед лицом увеличения процентных ставок более чем на 100 процентов.

За этим последовал крах мексиканского песо в конце 1994 года и последующее «мексиканское спасение [bailout]» ценой в 50 млрд долларов США, которое было организовано администрацией Клинтона в начале 1995 года. Выражение «мексиканское спасение» является неправильным употреблением слов. Может быть, было бы более точно характеризовать его как спасение финансовых интересов США, связанных с капиталовложениями в мексиканские облигации.

Едва только это «спасение» было осуществлено, как разразился новый кризис. Соглашение Плаза 1985 года было направлено на снижение цены доллара США и стимулирование американского экспорта. В конце 1980-х годов и в первой половине 1990-х годов рост экспорта давал треть общего увеличения ВВП США. Однако дешевый американский доллар подвергал международную финансовую систему величайшему напряжению и привел к кризису в экономических отношениях между США и Японией.

В апреле 1995 года доллар США резко снизился до рекордно низкой отметки в 79 иен за один доллар. Иена выросла более чем на 60 процентов по отношению к доллару сравнительно к уровню начала 1991 года и на 30 процентов по сравнению с уровнем начала 1994 года. Однако увеличение цены иены разрушило зависимую от экспорта японскую экономику. При достижении иеной такого уровня японские экспортеры не могли покрыть даже свои текущие издержки, не говоря уже о получении прибыли от продаж на международных рынках. Администрация Клинтона, несмотря на проведение в высшей степени агрессивной политики по отношению к Японии, не могла игнорировать воздействия дорожающей иены на дешевеющий доллар. Для США опасность заключалась в том, что если продолжающееся падение доллара приведет к финансовому кризису в Японии, то японские активы могли быть быстро выведены с финансовых рынков США, приводя к росту процентных ставок и погружению экономики США в рецессию. Это происходило в тот самый момент, когда Америка только оправлялась от рецессии 1990-1991 годов и нескольких лет очень низкого экономического роста.

В апреле 1995 года было заключено соглашение по снижению цены иены и увеличению цены доллара — разновидность отмены договора Плаза. Однако это соглашение, которое предотвратило ближайший финансовый кризис в отношениях доллара и иены, вызвало долговременные последствия. Рост доллара привел в действие процесс надувания в США финансового пузыря, которое продолжалось до апреля 2000 года. Увеличение цены доллара и активов США привело к притоку ликвидных средств в США со всего остального мира. В 1995 году остальной мир купил государственных ценных бумаг США на сумму в 197,2 млрд долларов США. Эта сумма в два с половиной раза превышала среднегодовой показатель предшествующих четырех лет. В 1996 году размер покупок составил 312 млрд долларов, а в 1997 году — 187,6 млрд долларов. Всего общая сумма достигла более полутриллиона долларов только за три года!

Это оказало прямое воздействие на фондовый рынок. Индекс S&P 500, который в 1994 году вырос только на 2 процента, увеличился на 17,6 процента в 1995 году и еще на 23 процента в 1996 году. В декабре 1996 года Гринспен сделал свое предупреждение об «иррациональном изобилии». В 1997 году индекс S&P 500 увеличился еще на 30 процентов.

Составляя диаграмму общего роста рынка, Роберт Шиллер (Shiller) отмечает в своей книге Irrational Exuberance [ Иррациональное изобилие ]: «Индекс Dow Jones Industrial... в начале 1994 года стоял на отметке около 3600 пунктов. К 1999 году он достиг показателя в 11.000, более чем утроившись за пять лет, а общий рост цен на фондовом рынке составил свыше 200 процентов. На начало 2000 года индекс Dow достиг 11.700 пунктов. Однако в течение того же периода основные экономические индикаторы вовсе не утроились. Доход на душу населения и Валовой Внутренний продукт выросли менее чем на 30 процентов, и почти половина этого роста произошла благодаря инфляции. Корпоративные прибыли увеличились менее чем на 60 процентов, и это произошло на временной рецессионно-депрессивной основе» [Shiller, Irrational Exuberance, p. 4].

Существовала прямая связь между ростом задолженности, ростом фондового рынка и увеличением цены доллара. В действительности они образовали разновидность порочного круга, который сохранялся за счет надувания финансового пузыря в США. Приток капитала, привлеченный растущим долларом, финансировал увеличение долгов, многие из которых, в свою очередь, использовались для финансирования покупок акций. Увеличение цен на фондовом рынке привлекало в США новый капитал, который стремился получить большую норму прибыли от финансовых инвестиций — норма прибыли определялась не столько реальными доходами, сколько увеличением цены активов, что является классической формой финансового пузыря.

Этот процесс иллюстрируют следующие данные. К 1999 году корпоративный долг по отношению к общей сумме активов компаний, входящих в индекс S&P 500, составил 116 процентов по сравнению с 84 процентами в конце 1980-х годов. Заимствования нефинансовых корпораций в период с 1994 по 1999 годы составили 1,22 триллиона долларов США. Из этой суммы только 15,3 процента средств было использовано для финансирования капиталовложений, в то время как не менее 57 процентов, или 694,7 млрд долларов, было использовано на покупку с целью поддержания цен на акции [to buy back stocks].

В первом квартале 2000 года — когда рынок достиг пика — цена корпоративных активов, их рыночная капитализация выросла до 19,6 трлн долларов по сравнению с 6,3 трлн в 1994 году. Однако этот показатель не имел никакой связи с реальной экономикой. Рыночной капитализации, выраженной в процентном отношении к ВВП, потребовалось всего пять лет — с 1995 по 2000 годы — чтобы утроиться с 50 до 150 процентов. В течение того же периода корпоративные доходы после вычета налогов увеличились на 41,2 процента. Для сравнения: рыночной капитализации потребовалось 13 лет — с 1982 по 1995 годы — чтобы удвоиться с 25 до 50 процентов ВВП, в то время как в течение того же периода корпоративные прибыли выросли на 160 процентов.

«Азиатское чудо»

Были и другие последствия переоценки доллара. После заключения соглашения Плаза 1985 года и переоценки японской иены так называемые восточно-азиатские тигры — Южная Корея, Таиланд, Малайзия, Сингапур, Индонезия и до некоторой степени Филиппины — стали средоточием японских инвестиций. Затем, с начала 1990-х годов, принимая во внимание вялый в то время рост экономики США, американский капитал в поиске новых прибыльных рынков сбыта начал рассматривать эти страны в качестве объекта для своих инвестиций. Так называемое «азиатское чудо» возникло в результате притока этого капитала и ввода в действие новых производственных мощностей корпорациями, которые стремились воспользоваться более дешевым трудом этого региона.

Это был не просто азиатский вопрос. Этот регион начал играть все более значительную роль в мировой экономике. В течение периода с 1990 по 1997 годы Восточно-азиатский регион получил около двух третей новых мировых инвестиций и дал около половины роста мирового ВВП. Он приобретал все большее значение в качестве стимулятора экономики США и Европы.

Следующие данные показывают значение этого региона по отношению к инвестиционным потокам. В конце 1996 года три страны этого региона находились в числе крупнейших получателей частных иностранных капиталовложений. Индонезия получила третью по размерам в мире долю (17,9 млрд долларов США), Малайзия была четвертой (16 млрд долларов), а Таиланд — шестым (14,7 млрд долларов).

«Чудо» базировалось на двух основах: способность региона конкурировать на экспортных рынках и продолжительный приток иностранного капитала. Однако эти основы оказались под ударом после отмены в 1995 году соглашения Плаза, в результате которой доллар снова вырос по отношению к иене. Восточно-азиатские экономики, валюты которых были привязаны к доллару, сразу же столкнулись с трудностями. Их проблемы были усугублены тем фактом, что китайская валюта — юань — была девальвирована в 1994 году, и Китай стал еще более привлекательным объектом для капиталовложений и перемещения производства. Отказ от привязки к доллару хотя и мог бы удешевить экспорт восточно-азиатских тигров, но в действительности не был для них предметом выбора, потому что это привело бы к спаду капиталовложений. Одной из причин привлекательности этого региона для иностранных инвестиций была именно стабильность его валют по отношению к доллару.

К 1996 году рост экспорта региона начал уменьшаться и стали увеличиваться проблемы, связанные с задолженностью. Затем, в 1997 году, девальвация таиландского бата и крах бума на рынке недвижимости этой страны спровоцировали кризис.

С 1994 по 1996 годы приток капитала в четыре страны, которые оказались вскоре в наибольшей степени поражены кризисом, увеличился более чем в два раза с почти 40 до 93 млрд долларов. Однако в 1997 году произошел чистый вывоз капитала в размере 12 млрд долларов. Эта утечка 105 млрд долларов была эквивалентна 10 процентам ВВП пострадавших от кризиса стран.

«Кризис 1997-1998 годов... означал к 2000 году краткосрочную потерю 10-20 процентов ВВП для Таиланда, Индонезии, Кореи и Малайзии (если предположить, что рост 1996-1997 годов продолжался бы). Долгосрочные совокупные потери были еще значительнее. Азиатский кризис был более глубоким и более жестоким, чем обычно бывает финансовый кризис... По предварительным оценкам... в 1998-2000 годах Азиатский кризис и его глобальные последствия сократили производство мирового продукта на 2 трлн долларов США. Это составляло примерно 6 процентов мирового ВВП; до сих пор это был самый серьезный кризис. Также было подсчитано, что азиатский кризис по официальным данным сделал безработными 10 млн человек. Более того, примерно 50 млн человек в одной только Азии оказались за чертой бедности» [ Democratising Globalisation, p. 31].

Когда разразился Азиатский кризис, Клинтон списал его на счет «сбоя». Однако вскоре, после дефолта России в августе 1998 года и разорения в США фонда страхования от потерь [hedge fund] «Long Term Capital Management» (LTCM), администрация Клинтона оценивала экономическое положение как самое серьезное за весь послевоенный период.

Рецессия в США и избыточное накопление капитала

Вмешательство Федеральной Резервной системы и спасение LTCM предотвратило «системный обвал [failure]» банковской и финансовой системы. Однако без последствий не обошлось. Неоднократные снижения процентной ставки с конца 1998 года и вплоть до 2000 года способствовали дальнейшему раздуванию финансового пузыря в США, достигшего пика в апреле 2000 года. Годом позже экономика США вступила в фазу рецессии.

Самой значительной чертой этого спада является то, что он не похож ни на какое другое явление подобного за весь послевоенный период. Спад не был вызван подъемом Федеральной Резервной системой процентных ставок в ответ на рост инфляции. Напротив, общей тенденцией последнего времени было снижение цен, если не вступление в настоящую дефляцию, то есть в состояние падающих цен.

Основной причиной данной рецессии является спад инвестиций после обвала на фондовом рынке. Это привело к расту опасений, что после 11-го по счету понижения процентных ставок в 2001 году, которое не смогло вызвать подъема конъюнктуры, экономика США может оказаться в положении, близкому ситуации в Японии, где денежно-кредитная политика оказывается бездейственной, потому что сложились условия дефляции. В то же время эти обстоятельства являются выражением избыточного накопления [over-accumulation] капитала.

Степень избыточности накопления можно увидеть на примере телекоммуникационной промышленности. В этой отрасли производства искусственное раздувание экономического подъема фактически было намного более значительным, чем в области коммерческого использования Интернета. В статье, опубликованной в газете Financial Times 4 сентября прошлого года, отмечается степень краха, постигшего сферу телекоммуникаций, и его последствия:

«Неудачливые организаторы веб-сайтов и интернет-торговцы могут растратить несколько десятков млн долларов, прежде чем обанкротятся, однако, согласно Европейской наблюдательной организации за информационными технологиями, за период с 1997 по 2001 годы расходы на телекоммуникационное оборудование и услуги в Европе и США составили более 4 трлн долларов».

«По данным "Thomson Financial", с 1996 по 2001 годы банки выдали 890 млрд долларов в синдицированных кредитах. Еще 415 млрд долларов заимствований были обеспечены рынком облигаций, а 500 млрд долларов были получены за счет эмиссии корпоративных облигаций и выпуска ценных бумаг на фондовом рынке».

«Еще больше средств поступило от прибыльных акций ведущих компаний, которые довели себя до грани банкротства или переступили эту грань, полагая, что взрывообразное расширение использования Интернета создаст почти неограниченный спрос на телекоммуникационное оборудование».

«Мировая финансовая система попала в наркозависимость от подбрасывания топлива в этот костер. Почти половина европейского банковского кредита в 1999 году досталась телекоммуникационным компаниям. По оценкам кредитного агентства "Moody's", около 80 процентов всех высокодоходных или "бросовых" [junk] облигаций, выпущенных в США в разгар бума, относились к телекоммуникационным операторам. Пять из десяти самых больших слияний или покупок в истории, произошедших во время бума, касались телекоммуникационных компаний».

«Прочным наследием всех этих денег является избыток "bandwidth" [широкополосности] — способности передавать большие объемы информации и основного сырья всех телекоммуникационных сетей. Этот избыток столь велик, что если бы 6 млрд населения мира должны были бы непрерывно говорить в течение следующего года, то их слова при использовании потенциальных возможностей можно было бы передать в течение нескольких часов».

Далее в статье указывается на то, что крах искусственного раздувания экономического подъема в области телекоммуникаций ощущается во многих сферах. Дефолты по долгам телекоммуникационных компаний в общем составили сумму 60 млрд долларов; в тысячах инвестиционных банках было проведено сокращение штатов; за шесть месяцев было уничтожено более 300 тысяч рабочих мест в телекоммуникационной промышленности и 200 тысяч рабочих мест в компаниях-поставщиках и смежных отраслях производства.

«Цена всех телекоммуникационных операторов и производителей на фондовом рынке упала на 3.800 млрд долларов со времени ее пика в 6.300 млрд долларов, достигнутого в марте 2000 года. В сравнении с этими данными совокупные потери в цене на всех азиатских фондовых биржах в ходе Азиатского финансового кризиса конца 1990-х годов составили только 813 млрд долларов» [Дэн Робертс, «Блестящие надежды на помойке стоимостью триллионы долларов», Financial Times, 4 сентября 2001 г.].

Это только самое рельефное выражение общего состояния избыточного накопления капитала во всей мировой экономике. Еще в феврале 1999 года британский журнал The Economist предупреждал, что «благодаря огромным избыточным мощностям» мир «наводнен излишними мощностями по производству компьютерных процессоров, стали, машин, текстиля и продуктов химической промышленности». Он пришел к выводу, что разрыв в мировом производстве — между промышленными мощностями и их использованием — приблизился к своему самому высокому уровню со времени 1930-х годов.

Эти настроения отразились в ежегодном докладе Банка международных расчетов [Bank for International Settlements], опубликованном в июне 1999 года: «Излишек избыточных производственных мощностей во многих странах и отраслях продолжает оставаться серьезной угрозой финансовой стабильности. Без регулярного сокращения или ликвидации избыточных мощностей норма прибыли на капитал продолжит разочаровывать, что связано в долгосрочной перспективе с потенциальным снижением доверия и уменьшением расходов на инвестиции. Более того, финансовая устойчивость институтов, которые финансировали это наращивание основного капитала, становится все в большей степени сомнительной».

Можно было бы продолжить перечень показателей глубины рецессионных и дефляционных тенденций внутри мировой экономики. Мы должны также отметить, что значительные долговые обязательства отягощены заявлениями об увеличивающихся прибылях в «новой экономике». Последние данные показывают, что прибыли, в качестве доли дохода, падали каждый год, начиная с 1997 года. Банкротство компании «Enron» являлся симптоматичным для всей «новой экономики» в целом.

Важным пунктом является не то, как рецессия возникла, а какова ее природа. Она является не переходом к более стабильному положению в мировой экономике, а новейшим выражением увеличивающегося дисбаланса, который развивался с начала 1990-х годов.

Позвольте напомнить: прошедшее десятилетие началось с волны притока капиталовложений в восточно-азиатский регион, приветствовавшегося в 1993 году Мировым банком в качестве «экономического чуда». Рост в Азии составил значительную долю мирового экономического роста и инвестиций. Затем во второй половине этого десятилетия финансовый пузырь США и инвестиционный бум в значительной степени поддерживали мировую экономику. С 1996 по 2000 годы, по приблизительным оценкам, только США произвели около половины всего мирового дополнительного спроса. Однако они достигли этого результата только посредством создания того, что следует классифицировать как один из самых больших в истории капитализма финансовых пузырей.

Ник Бимс
19 апреля 2002 г.

Ниже публикуется третья часть лекции, прочитанной 16 января 2002 года Ником Бимсом, национальным секретарем партии Социалистического Равенства (Австралии) и членом Международной редакционной коллегии Мирового Социалистического Веб Сайта. Лекция была прочитана в рамках международной школы, организованной в Сиднее партией Социалистического Равенства Австралии.

Прошедшее десятилетие характеризовалось растущим милитаризмом и углубляющимся дисбалансом мировой капиталистической экономики. Между двумя этими явлениями существует тесная взаимосвязь. Чтобы показать это, нам следует рассмотреть историческое развитие мирового хозяйства во второй половине XX века, периода, отмеченного гегемонией Соединенных Штатов.

Существуют определенные параллели между текущим периодом, начавшимся в середине 1970-х годов, и эпохой, которая длилась с 1870 по 1913 годы, завершившейся началом Первой мировой войны. Мы могли бы определить 1870-1913 годы как первый период глобализации — появление мировой экономики как независимого организма. Современная эпоха представляет собой вторую фазу глобализации, включающую не только глобализацию капитала в товарной и денежной форме, но и глобализацию производительного капитала, глобализацию самого производственного процесса.

Рассмотрим этот вопрос в нескольких аспектах. Нас в особенности интересует взаимоотношение между ведущими капиталистическими державами и прежде всего роль Соединенных Штатов.

В своем анализе глобализации Международный Комитет Четвертого Интернационала (МКЧИ) отказывался признавать, что национальное государство уже изжило себя. Но он также возражал тем, кто утверждал, что не произошло ничего принципиального и что национальное государство остается основной экономической единицей.

Напротив, мы стремились установить, каким образом, на каждой стадии эта вторая эпоха глобализации усиливает противоречие между мировым хозяйством и системой национальных государств. Она не только подготавливает почву для новой эпохи войн, но и создает объективные условия для развития социалистической революции.

В 1991 году мы писали: «Старые различия между внутренним и мировым рынком находятся в процессе полного стирания. Современная транснациональная корпорация, независимо от географического положения ее штаб-квартиры, вовлечена в борьбу не на жизнь, а на смерть за господство на мировом рынке. Но даже если национальное государство утрачивает свое объективное экономическое значение, его роль в качестве военно-политического инструмента конкурирующих национальных клик капиталистов в борьбе за мировое господство возрастает в огромной степени. Этот факт находит свое самое яркое выражение в ускоряющейся подготовке к новому мировому пожару» [ Oppose Imperialist War and Colonialism, Manifesto of the International Committee of the Forth International, page 11].

Две мировые войны

Истоки межимпериалистических конфликтов лежат в сложных взаимоотношениях между ведущими капиталистическими державами и развитии мировой экономики как единого целого. Середина XIX века, когда расширялась вновь возникшая капиталистическая система, была периодом расцвета Британии. Британия поистине являлась мастерской мира. Однако после объединения Германии в 1871 году, образования (после окончания Гражданской войны) растущего американского национального рынка и вместе с началом Великой депрессии середины 1870-х годов начались глубокие перемены. К концу этого века в Германии и США развились новые формы промышленной и корпоративной организации, и новые промышленные державы вышли на мировую арену. Возвышение Германии означало, что господству Британии на европейском континенте, которое началось после наполеоновских войн, был брошен вызов. Возникновение на другой стороне Атлантики промышленной корпорации современного типа и создание огромного внутреннего рынка указывало на будущее господство США.

Растущие конфликты между империалистическими державами взорвались катастрофой Первой мировой войны. Британия смогла добиться поражения Германии, но только огромной ценой утраты своего господствующего финансового положения. Период после 1914 года был связан с массовым перемещением капиталов с одного берега Атлантики на другой по мере того, как французские и британские инвестиции растворялись в расходах на поддержание войны. Перемещение богатства не протяжении всего нескольких лет не только покрыло долг США перед Европой, но и превратило США в нацию-кредитора. В 1914 году общие частные капиталовложения за границей составляли 2,5 млрд долларов США. В 1919 году они более чем удвоились и составили 7 млрд долларов. За тот же период времени иностранные инвестиции в США упали с 7,2 млрд до 3,3 млрд долларов.

В ходе войны произошел коренной сдвиг в расстановке мировых экономических сил. Старая система мировой торговли, основывавшаяся на золотом стандарте и Лондоне в качестве своего финансового центра, не могла уже быть восстановлена. Финансовое могущество Британии, которое, в конечном счете, поддерживало предвоенную систему, резко ослабло.

После войны Соединенные Штаты под руководством Вильсона и его «Четырнадцати пунктов» попытались реорганизовать Европу. Но при этом США столкнулись с вызовом, брошенным Русской революцией. Для экономической реконструкции Европы необходимо было уничтожить прежнюю мощь Германии и Центральной Европы. Однако окончательная победа могла оказаться в руках не США, а большевиков. В результате США образовали альянс со старыми державами на условиях Версальского договора. Но это означало в то же время, что экономическая жизнь Европы была резко сужена.

Только в 1926-1927 годах — почти через 13 лет после начала войны — производство в Европе достигло своего довоенного уровня. Однако ущерб был нанесен не только Европе. Война обнаружила тот факт, что экономическая мощь переместилась на другой берег Атлантики. Более того, вступление США в войну и их последующие попытки реорганизовать Старый свет показали, что Америка больше не могла опираться просто на свой огромный внутренний рынок. Американский капитализм и американские методы производства следовало развивать в международном масштабе, чтобы капиталистическая система как единое целое могла бы расти. Однако это оказалось невозможным в Европе, которая была спутана и оплетена национальными границами, тарифами, картелями и другими ограничениями. Именно это противоречивое положение дел привело к Великой депрессии 1930-х годов.

В одной работе 1930 годов, являющейся замечательным примером анализа событий, Лев Троцкий объяснил природу конфликта, охватившего мировое хозяйство, и указал на дальнейших ход событий — вспышку новой мировой войны и роль, которую будут играют в ней США:

«Соединенные Штаты — писал он, — представляли собой самый совершенный тип капиталистического развития. Относительное равновесие их внутреннего, казавшегося неисчерпаемым, рынка обеспечивало Соединенным Штатам решающий технический и экономический перевес над Европой. Однако их вмешательство в Мировую войну в действительности являлось выражением того факта, что их внутреннее равновесие уже было подорвано. Изменения, которые вследствие войны произошли в структуре американского общества, в свою очередь, сделали выход на мировую арену вопросом жизни и смерти для американского капитализма. Существует достаточно свидетельств того, что этот выход должен принять крайне драматические формы».

«Закон производительности труда имеет решающее значение во взаимоотношениях Европы и Америки и вообще в определении будущего места Соединенных Штатов в мире. Та высшая форма, которую янки дали закону производительности труда, называется конвейер, стандартизированное или массовое производство. Кажется, что точка опоры, на которой рычаг Архимеда должен перевернуть мир, найдена. Однако старая планета отказывается переворачиваться. Каждый защищает себя против всякого другого, который обороняется стеной таможенных пошлин и лесом штыков. Европа не покупает товаров, не платит по долгам и вдобавок вооружается. Истощенная Япония пятью жалкими дивизиями захватывает целую страну. Самая передовая техника в мире внезапно кажется бессильной перед препятствиями, которые опираются на гораздо более низкую по уровню технику. Закон производительности труда кажется утратившим свою силу».

«Однако это только кажется. Основной закон человеческой истории неизбежно должен взять реванш над вторичными и производными явлениями. Раньше или позже американский капитализм должен открыть себе дорогу на просторы всей нашей планеты. Какими методами? Всеми методами. Я проповедую войну? Нив малейшей степени. Я ничего не проповедую. Я только пытаюсь анализировать мировое положение и сделать выводы из законов экономической механики» [Trotsky, "Nationalism and Economic Life", Writings 1933-1934, pp. 161-162].

Высшая производительность труда, достигнутая американским капитализмом, не только заставила его вступить в войну, но и обеспечила победу. На основе этой победы США установили новую мировую экономическую и политическую структуру, внутри которой могла развиваться капиталистическая система в целом.

Бреттон-Вудская система

При рассмотрении того, как создавался послевоенный порядок — финансовые и кредитно-денежные механизмы, запущенные в результате конференции в Бреттон-Вудсе, штат Нью-Гэмпшир, в 1944 году — следует подчеркнуть два момента. Во-первых, несмотря на явную гегемонию США и явную нацеленность на то, чтобы принести выгоду капитализму США, Бреттон-Вудская система тем не менее основывалась на признании необходимости учитывать интересы других ведущих капиталистических держав. Это не была «игра с нулевым исходом», в которой капитализм США получал выгоды за счет других держав. Напротив, был создан ряд экономических и политических механизмов, обеспечивающих рост капитала в целом. На языке современного профессионального жаргона это была ситуация, в которой выигрывали все.

Разумеется, в конечном счете это случилось не благодаря альтруизму или дальновидности американских архитекторов послевоенной системы, а вследствие того факта, что сборочное производство — конвейер или система стандартизированного массового производства, как называл его Троцкий — являлось важным шагом вперед в развитии производительности труда. Оно обеспечило увеличение массы прибавочной стоимости, выжимаемой из рабочего класса — основу накопления капитала.

Самое важное заключалось в том, что проектировщики из США признали, что американское производство требовало создания новых экономических и политических условий, прежде всего в Европе. Альтернативой было сползание мира в условия 1920-1930-х годов. В этом случае господствующий класс не смог бы предотвратить социалистическую революцию.

Вторым важным аспектом послевоенного порядка были ограничения, наложенные на финансовый капитал. Архитекторы Бреттон-Вудса признали, что следует восстановить жизнеспособную структуру международной торговли. Чтобы капитализм имел будущее, следовало устранить систему тарифных барьеров и соперничающих девальваций, которая была характерна для 1920-х годов. Однако послевоенная система никоим образом не восстанавливала эру до 1914 года. Напротив, движение финансового капитала было на практике существенно ограничено для того, чтобы не создавать дисбалансов между валютами, которые вели к тарифным барьерам и другим ограничениям или подрывали экономические программы национальных правительств.

Я хочу подчеркнуть две эти характерные черты Бреттон-Вудской системы, поскольку ее крушение было ими же и вызвано.

Распад послевоенного порядка

Распад послевоенной системы регулирования произошел в результате взаимодействия объективных экономических тенденций с политической реакцией на них США и других империалистических держав. Долларовый рынок в Европе сыграл решающую роль в кончине системы фиксированных валютных курсов. Истоки этого события лежат в переходе Британии на полную конвертируемость в 1958 году. Чтобы предотвратить бегство валюты, британские власти наложили ограничения на движение капиталов. Однако британские банки, озабоченные сохранением своих позиций на международных рынках, нашли пути обхода этого регулирования, используя свои долларовые балансы для осуществления международного кредитования. Позднее, в 1960-е годы, когда ограничения были введены уже правительством США, американские финансовые круги сходным образом обнаружили, что долларовый рынок Европы являлся удобным механизмом для обхода возникших препятствий.

Внутри Бреттон-Вудской системы обнаружилось противоречие, которое должно было со временем привести к ее распаду. Эта система создавалась с целью обеспечить рост капиталистической экономики, что зависело от повышения международной ликвидности, преимущественно в форме долларов. Однако рост общей массы долларов означал подрыв золотого обеспечения этой валюты. Особенно обострилась эта проблема в 1960-е годы, когда в результате более высоких военных расходов и потока инвестиций в быстро растущую в то время экономику Европы увеличивался вывоз долларов из США. Администрации США с целью сохранения равновесия между золотом и долларом вводила ограничения на движение капитала. Однако результатом было только стимулирование роста долларового рынка Европы.

Рост этого рынка капитала, находящегося вне контроля правительственного регулирования, вел к тому самому следствию, против которого предостерегали основатели Бреттон-Вудской системы: валютной дестабилизации. В 1967 году под давлением оказался фунт, за ним в 1968 году последовал доллар. Однако кризис продолжался. США столкнулись не только с дефицитом своего платежного баланса. К концу 1960-х годов американский торговый баланс двигался в сторону появления дефицита.

В рамках Бреттон-Вудской системы единственным решением разрастающегося кризиса для США было сократить свои расходы за границей — прежде всего путем уменьшения военных расходов — и вызвать рецессию внутри страны, чтобы сократить импорт и активно поддержать экспорт. Другими словами, сохранение Бреттон-Вудской системы означало бы ослабление международного положения США. Несомненно, этого США не собирались делать. Более того, провоцирование внутренней рецессии могло вызвать, вдобавок к разрастающемуся политическому кризису в связи с Вьетнамской войной, противодействие в рабочем классе.

В конечном счете, упадок Бреттон-Вудса являлся отражением увеличивающейся интернационализации мировой экономики. Эта система развалилась под давлением развивающихся международных рынков капитала и перемещения денежного капитала по всему миру вне контроля со стороны национальных правительств, в том числе и администрации США.

В одном недавно опубликованном исследовании говорится: «Почти нет сомнений относительно того, что системная дезинтеграция [Бреттон-Вудской системы] когда-нибудь так или иначе произошла бы. Она слишком многого требовала с точки зрения координации национальных политических линий. Страны все более и более становились зависимыми от внутреннего роста, тогда как в то же самое время технологические силы, которые приводили в движение экономический рост, требовали интернационализации товарных рынков, а также и рынков капитала. Кризис Бреттон-Вудской системы можно рассматривать как частный и очень впечатляющий пример столкновения национального экономического регулирования с логикой интернационализма. В обстоятельствах 1971 года распад этой системы совершенно явно и непосредственно вытекал из политики Соединенных Штатов [Harold James, International Monetary Cooperation Since Bretton Woods, p. 207].

Существенным содержанием этой политики было установление гегемонистского положения Соединенных Штатов.

«Выступая перед европейцами, [министр финансов США Джон] Конелли (Conelly) выразил американскую позицию в следующих словах: «Доллар может быть нашей валютой, но он является вашей проблемой». Американская аудитория услышала более грубую версию: «Иностранцы начали выжимать нас. Мы должны выжать их первыми» [op. cit., p. 210].

«Межведомственная группа на уровне правительственных органов, широко известная как "группа Волкера (Volcker)", в которой были представлены Министерство финансов, Совет экономических консультантов, Госдепартамент, Советник по национальной безопасности, подготовила документ об "Основных вариантах в международных кредитно-денежных делах". Этот документ включал обзор прошлого состояния дел: "Наличие финансовых источников для покрытия нашего дефицита дало возможность Соединенным Штатам осуществить крупные военные расходы за пределами страны, взять на себя другие зарубежные обязательства и сохранить существенную гибкость во внутренней экономической политике». Однако в документе отмечалось, что важной политической целью являлось «освободить... внешнюю политику от ограничений, налагаемых на нее слабостями финансовой системы". Было неуместно приспосабливать внешнюю политику к сложившейся кредитно-денежной системе. Позднее, оглядываясь назад из 1990-х годов, Волкер пришел к выводу, что "Президенты — Джонсон и Никсон — не хотели и слышать о том, что их право выбора ограничивается слабостью доллара". Из-за этого ограничения Соединенные Штаты не могли изменять свою политическую линию так, чтобы это удовлетворяло требованиям международной кредитно-денежной системы» [op. cit., p. 210-211].

Внутри США росло убеждение в том, что единственным приемлемым способом сохранения и, возможно, даже усиления позиции США является отмена контроля над капиталом и введение принципов свободного рынка в международную финансовую систему. Этот довод доказывался тем, что финансовая система продолжила бы опираться на доллар и другие участники захотели бы владеть долларами. Преимущество США заключалось в том, что их валюта функционировала бы в качестве международных денег.

В соответствии с установленным после войны порядком, политическая власть использовалась для регулирования мировой экономики и прежде всего финансовых рынков. Однако само развитие производительных сил, вызванное именно послевоенной стабилизацией, привело к росту новых противоречий. Увеличение производительных сил требовало развития международных финансов, делая необходимой большую свободу движения финансового капитала и вступая таким образом в конфликт со старым режимом. В этой новой ситуации США пошли на слом старого порядка, что только и могло сохранить их экономическую позицию по отношению к конкурентам.

Однако это подорвало, если еще не полностью разрушило, одну из главных опор послевоенного равновесия. Как мы отмечали, США создавали послевоенный порядок в своих собственных интересах, в то же самое время усиливая позиции других капиталистических держав. Теперь послевоенная кредитно-денежная система отбрасывалась ради обеспечения интересов США против их конкурентов.

Раз система фиксированных валютных курсов была отдана на слом, то джин финансового капитала был, так сказать, выпущен из бутылки. Больше нельзя было сохранять контроль над перемещениями капиталов, и стало все в большей степени затруднительно осуществлять национальную экономическую программу без соглашения с финансовыми рынками. В начале 1980-х годов последним правительством, которое попыталось это делать, было правительство Миттерана во Франции. Оно было вынуждено отказаться от этой попытки, столкнувшись с финансовым кризисом, который само же и спровоцировало.

Поворот к милитаризму

Развал Бреттон-Вудской системы в начале 1970-х годов возвестил о периоде мировых экономических штормов, знаменуя поворотный пункт в исторической эволюции мирового капиталистического порядка. За острой инфляцией 1972-1973 годов вскоре последовала рецессия 1974-1975 годов, на тот момент самая глубокая за весь послевоенный период. Эта рецессия явилась результатом, или проявлением, глубоких структурных изменений.

Послевоенный рост основывался, в конечном счете, на том, что более производительные методы американского капитализма были распространены на остальные развитые капиталистические страны. Таким путем падение нормы прибыли, которое лежало в основе кризиса 1920-1930-х годов, было преодолено и направлено в обратную сторону. Однако к концу 1960-х годов само накопление капитала, вызванное послевоенным ростом, привело к тому, что тенденция нормы прибыли к понижению начала снова проявляться. Согласно некоторым оценкам, норма прибыли упала почти на 50 процентов: с 22 процентов в конце 1940-х годов до 12 процентов в середине 1970-х годов.

Хотя за рецессией 1974-1975 годов последовало оживление, возврата к условиям 1960-х годов не произошло. Во второй половине 1970-х годов наблюдалось явление, известное как «стагфляция» — растущая безработица, сопровождающаяся увеличивающейся инфляцией. Стагфляция повлекла за собой, среди прочего, конец так называемого кейнсианского рецепта, согласно которому рост правительственных расходов предположительно являлся средством борьбы с безработицей. В новой экономической ситуации увеличение правительственных расходов приводило только к обострению, а не к смягчению множащихся экономических проблем. Это происходило из-за того, что они произрастали не из временных или конъюнктурных факторов. Напротив, эти проблемы коренились в самой структуре существующей системы производства.

Режим Картера потерпел полную неудачу в своих усилиях, направленных на то, чтобы обеспечить ускорение экономического роста. Это вызвало сильнейший кризис доллара США, который между 1978 и 1979 годами постоянно менялся в цене. Кризис доллара послужил стимулом для резкого изменения политики США, которое совпало с назначением в 1979 году Пола Волкера председателем совета Федеральной Резервной Системы США.

Программа Волкера и тех финансовых интересов, которые стояли за ним, была предельно проста. Инфляцию следует ограничить посредством сокращения денежного предложения и увеличения процентных ставок. В сущности, эта программа представляла собой реализацию требований финансового капитала, направленных на полную перестройку экономики США. Многие виды капитала, которые оказались в то время неконкурентоспособными, должны были подвергнуться уничтожению. Промышленность должна была пройти процесс реорганизации как в США, так и в международном масштабе. Это было началом «глобализации» — не просто вывода производства за рубеж, а разукрупнения производственного процесса и перевода производства компонентов, требующих больших трудовых затрат, в страны с дешевой рабочей силой.

Высокие процентные ставки стали как средством осуществления реорганизации промышленного капитала, так и механизмом предоставления возможностей финансовому капиталу, что позволило увеличить норму прибыли после того, как в конце 1970-х годов реальные процентные ставки сделались отрицательными.

Программа Волкера, которую переняло правительство британских тори во главе с Маргарет Тэтчер, означала полномасштабное наступление на рабочий класс. В 1981 году администрация Рейгана уволила 12 тысяч авиадиспетчеров и разрушила их профсоюз PATCO. Правительство Тэтчер в Британии осуществило ряд нападений на металлургов, а затем на шахтеров.

Отказ от кейнсианской реформистской программы послевоенного периода и замена ее программой свободного рынка для финансового капитала знаменовали поворот к еще более агрессивной политике в международном масштабе. Одним из первых проявлений этого поворота стало вмешательство США в события в Афганистане. Режим Картера, с подачи Советника по национальной безопасности Збигнева Бжезинского, инициировал программу тайной поддержки антикоммунистических исламистских сил моджахедов — с ясно выраженной целью ослабить Советский Союз посредством втягивания его в затяжную войну.

Все в большей степени поворачиваясь к милитаризму, США совершили интервенцию в Ливане, захватили Гренаду и поддержали правительство Тэтчер в Мальвинской войне. В отношении Советского Союза осуществлялась политика, направленная на его дестабилизацию. Администрация Рейгана запустила программу перевооружения, намереваясь использовать ее как средство давления на советскую бюрократию. Военный бюджет Рейгана достиг своего пика в 1985 году, когда расходы на вооружение с поправкой на инфляцию побили рекорды всех предыдущих лет, в том числе военные расходы времен Корейской и Вьетнамской войн. Военное давление было распространено и на Европу. Одна из целей программы размещения крылатых ракет на этом континенте состояла в том, чтобы предотвратить развитие более тесных отношений между европейскими державами и СССР.

В 1982 году разразился долговой кризис, ставший важным поворотным пунктом в отношениях с так называемыми развивающимися странами. Используя МВФ, США начали атаку на политику национального развития, проводившуюся различными национальными буржуазиями. Новые программы «структурных реформ» МВФ требовали открытия рынков, сокращения государственных расходов, девальвации валюты, производства товарных культур для мирового рынка и общего демонтажа правительственных инструментов контроля и регулирования.

В 1991-1992 годы развал Советского Союза создал новую ситуацию. Стали доступными целые регионы мира, которые десятилетиями находились вне границ влияния ведущих капиталистических держав. С этого времени для кругов, руководящих внешней политикой США, главным вопросом стало обеспечение того, чтобы ни одна другая держава или группа держав не смогла бы извлечь выгоды из этой ситуации, бросив таким образом вызов мировому господству США.

В 1990 году, после десяти лет поддержки Иракского режима, администрация США использовала захват Ираком Кувейта в качестве предлога для того, чтобы разместить свои вооруженные силы в зоне Персидского залива. Заодно всем потенциальным конкурентам США была рельефно продемонстрирована американская военную мощь.

Военные цели США во время бомбардировок Югославии были еще более ясны: опрокинуть все барьеры, препятствующие реорганизации мировой экономики на основе принципов свободного рынка, гарантирующих господство американских корпораций. Как сказал Клинтон: «Если мы хотим иметь сильные экономические позиции, что включает нашу способность торговать [букв. «продавать»] по всему миру, то Европа является ключевым фактором... Вот о чем идет речь, когда мы говорим о Косово». Или как выразился Томас Фридмэн [Friedman]: «Скрытая рука рынка никогда не действует без скрытого кулака — "McDonald's" не может процветать без "McDonnell Douglas"».

Усиливающаяся односторонность

Существуют большие различия в способах, которыми США вели три крупнейшие войны последнего десятилетия. Прежде всего они показали растущую тенденцию к одностороннему принятию решений. Война в Персидском заливе велась, до некоторой степени, в рамках Организации Объединенных наций. Война в Косово была организована под эгидой НАТО. Однако в Афганистане США настаивали на том, что будут вести войну на своих собственных условиях. При этом временами Британия и другие страны, по существу, отстранялись от участия в событиях.

Что будет представлять собой политика США после Афганистана? Развязывание новой войны. Как заметил Буш: Афганистан является первой войной XXI века. Или, как он сказал позднее, 2002 год будет годом войны. В определенной точке эта политика приведет США к конфликту с их конкурентами.

Если мы рассмотрим последние 25 лет — период, начавшийся с распада Бреттон-Вудской системы и рецессии 1974-1975 годов — то обнаружим, несмотря на все изгибы и повороты, продиктованные конъюнктурными обстоятельствами, постоянную линию в политике США: все более определенное отстаивание своих интересов и отказ от сколько-нибудь долговременного управления капиталистической экономикой как единым целым. Здесь можно упомянуть о таком факте: несмотря на прошедшее десятилетие финансовых бурь, угрожавших самим основам мировой системы, ведущие державы как никогда ранее далеки от какого бы то ни было согласия по поводу регулирования мировых финансов.

В течение прошедшего десятилетия возникла поистине беспрецедентная ситуация. Преобладающая финансовая держава стала зависимой в финансовом отношении от остального мира. К концу Второй мировой войны США являлись главным источником капитала для остального мира. Сегодня они зависят от остального мира, нуждаясь ежедневно в притоке 1 млрд долларов США — только для того, чтобы остаться платежеспособными. Кроме того, в определенный момент это приведет к конфликтам с другими державами.

США вошли в сделку, подобную той, которую заключил Фауст. В 1970-е годы они решили освободиться от дисциплины Бреттон-Вудской системы и проталкивали политику свободного рынка, стремясь сохранить превосходство над своими соперниками в Японии и Европе. Это привело к установлению относительного господства США. Однако в то же время США стали объектом другой могущественной силы — мирового финансового рынка, который вышел из-под контроля США или какой-либо группы капиталистических держав. Другими словами, США, стремясь к установлению своей гегемонии, поставили себя в сердцевину всех противоречий мирового капиталистического хозяйства. В скором времени это может привести к быстрым и конвульсивным экономическим и прежде всего политическим переменам.

Перспектива мировой социалистической революции

В заключение мне хотелось бы подчеркнуть два пункта. Во-первых, взрыв милитаризма является выражением не силы, а, напротив, глубокого упадка и вырождения империализма США. Мы подтвердили это на языке фактов и цифр.

Этот упадок должен сыграть решающую роль в массовой психологии и развитии политического сознания. Как раз в тот момент, когда Буш хочет добиться поддержки на основе своей военной программы, сам этот упадок, который дал рост милитаризму, выражается в скандале с компанией «Энрон». Этот кризис показывает, что общественной опорой администрации Буша является шайка жуликов и обманщиков. Все это связано с далеко идущими последствиями, поскольку «Энрон» не является исключением. Эта компания является символом так называемой «новой экономики». Главным занятием «Энрона» стала самая сомнительная финансовая деятельность, направленная на непрерывный рост стоимости своего пакета акций, что сделало возможным полномасштабный финансовый коллапс.

Второй пункт относится к нашим перспективам. Нашей стратегией является мировая социалистическая революция. Необходимо рассмотреть, а, может быть, и переосмыслить, что это означает. Опасность состоит в том, чтобы понимать мировую социалистическую революцию как некую разновидность простого количественного суммирования различных национальных революций. Утверждение, что нашей стратегией является мировая социалистическая революция, означает, что мы выдвигаем перспективу мирового социализма, что включает в себя: международное объединение рабочего класса; действительное международное планирование в соответствие с законами разума, а не анархии рынка; общественная собственность, которая делает возможным настоящий демократический контроль над производительными силами. Все эти меры мы рассматриваем в качестве конкретного ответа на рост опасности империалистической войны и погружения в экономический хаос, который проистекает из углубляющихся противоречий мирового капиталистического хозяйства.

В своем известном памфлете Война и Интернационал Троцкий писал: «Единственный ответ, который пролетариат может дать на империалистские посягательства капитализма, это противопоставление ему социалистической организации экономики как практической программы дня». С еще большей силой это относится к сегодняшнему дню.

Однако каковы же перспективы? Четвертый Интернационал основывается на понимании того, что его перспектива является сознательным выражением объективных тенденций развития: углубляющегося конфликта между мировым хозяйством и системой национальных государств. Именно этот конфликт привел к развалу Советского Союза и сегодня находит свое выражение в мировой борьбе за ресурсы и во все большей опасности войны.

Сможет ли это понимание проложить себе дорогу к сознанию рабочего класса? На этот вопрос нельзя дать ответа без учета роли, которую играем мы сами, будучи частью объективной ситуации.

Как говорил Маркс: «Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, — вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практике должен доказать человек истинность, т.е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности или недействительности мышления, изолирующегося от практики, есть чисто схоластический вопрос».

Это методологическое и философское понимание было подтверждено как развитием современной физики — в которой просто невозможно определить состояние системы без активного вмешательства в нее — так и в сфере политики.

Перспектива социалистической революции смогла получить массовую поддержку рабочего класса. При каких условиях это стало возможно? В условиях взрыва империалистических антагонизмов и, в конечном счете, вследствие войны. И то и другое было связано с первым этапом глобализации — эпохой 1870-1913 годов и периодом полного нарушения равновесия, который последовал за ней. Наша перспектива в эпоху второго этапа глобализации основывается на этом историческом опыте.

В течении ближайших десятилетий количество малых и средних городов в России будет неуклонно сокращаться. Рабочие руки из них будут перетекать в крупные промышленные и финансовые центры, пока поселки окончательно не обезлюдят. С таким прогнозом выступила министр экономического развития страны Эльвира Набиуллина.

Она отметила, что сохранить жизнеспособность всех малых и средних городов вряд ли удастся. Их исчезновение с карты России — это непреодолимая глобальная тенденция, которую можно замедлить, но не повернуть вспять. Об этом Набиуллина рассказала на Московском международном урбанистическом форуме.

Набиуллина выразила надежду, что большинство небольших городов все же найдут свою нишу и сохранят конкурентоспособность. Сейчас поддержка неэффективных городов обходится бюджету в 2–3% экономического роста ежегодно, сообщила чиновница со ссылкой на выводы некоторых экспертов.

Перетекание населения в более крупные города будет продолжаться и даже усиливаться. Дело в том, что они не так зависят от экономических спадов и конъюнктурных потрясений. «Крупные города более устойчивы в силу того, что у них более диверсифицированная экономическая структура. При этом не только услуги и знания, но и современная промышленность тяготеют к промышленным городам», — цитирует Набиуллину РИА «Новости».

В ближайшие два десятилетия из малых и средних городов в крупные переедут до 15–20 миллионов человек. Вопрос остается только в том, будут ли они готовы принимать и качественно использовать такой огромный ресурс или это станет неподъемным вызовом, добавила министр. По ее словам, если не учитывать этот фактор при планировании городской политики, то в будущем он станет серьезной проблемой, которую многие мегаполисы ощущают уже сейчас.

За годы индустриализации в России появилось множество малых и средних городов, которые возводились вокруг одного крупного промышленного производства. Такие поселения (моногорода) стали настоящей проблемой в момент кризиса, когда градообразующие предприятия обанкротились или серьезно пострадали. Кроме того, подобные поселения были включены в производственные цепочки, поэтому пострадали и работники смежных предприятий и соседние города.