Goldman Sachs: Великий американский пузыренадуватель

«Нам выгодно покупать у других поставщиков»

— У вас есть небольшой контракт на поставку газа с трейдером Vitol. Его цены ниже или выше, чем у «Газпрома»?

— Физически это, вероятнее всего, тот же российский газ. Его покупает Ruhrgas или другая компания, потом продает компании Vitol, а та — нам. А вот цена действительно другая — намного ниже. Разница существенна. Она настолько существенна, что нам выгодно покупать у других поставщиков.

— Как же так получается — два перепродавца, а цена ниже, чем у самого «Газпрома»?

— (Смеется.) Вот и мы спрашиваем «Газпром», почему от немецких компаний мы можем купить тот же российский газ, который прошел через Украину и Германию и опять вернулся в Польшу, дешевле, чем я получаю на восточной границе. Ведь все попутно заработали. Немцы тоже в убыток не продают. [Это] правда, еще недавно почти весь газ мы могли покупать только на восточной границе, а с запада — только 1 млрд куб. м. Однако мы сдали новые пункты приема и теперь можем купить порядка 2 млрд куб. м с южного и западного направлений. А после пуска виртуального реверса на ямальском газопроводе — даже 4 млрд куб. м. Это, конечно, тот же российский газ, но другие продавцы. В общем, нам хотелось бы добиться цены, как у первой пятерки [европейских потребителей «Газпрома»]. Тем более что аргументы типа «вам негде будет закупать газ» больше не действуют. Есть новые трансграничные соединения, а в 2014 г. у Польши будет СПГ-терминал. По-моему, это последний момент для «Газпрома» разработать соглашение, которое обеспечит обоюдовыгодное сотрудничество на длительную перспективу.

— Какую долю газа вы в итоге хотите покупать у «Газпрома» по спотовым котировкам — 15%, как немцы? И что с базовой ценой — ее вы тоже хотите снизить?

— И то и другое. Мы считаем, что все постоянные составляющие, принятые в 2006 г., сейчас должны быть скорректированы. Детали я не могу раскрыть — это элемент переговоров. Отвечу иначе: российские СМИ публиковали цены «Газпрома» для европейских стран (см. врез. — «Ведомости), и «Газпром» не опроверг их. Применяя их, стоит учесть, что они были опубликованы именно таким образом и в такое время. Эти данные неофициальны, хотя можно считать их точкой соотнесения. А вторая такая точка — E.On Ruhrgas: получив от «Газпрома» 15%-ную спотовую составляющую, она тоже начала арбитражный процесс против «Газпрома». Значит, 15% — это недостаточно.

С ростом объемов торговли опционами после 1973 года в обиход вошли другие типы деривативов, например, обмен валютой (currency swap), в котором покупатели могут обменять облигации в одной валюте на облигации в другой, в зависимости от оценки изменения валютных курсов. Затем был изобретен обмен процентными ставками (interest rate swap), в ходе которого фиксированные платежи процентных ставок обмениваются на платежи по плавающим процентам и наоборот. В последнее десятилетие появился также обмен кредитными дефолтами (credit default swap), в ходе которого держатель облигаций может застраховаться от банкротства той структуры, которая выпустила облигацию. Эти контракты можно заключить на бирже или, как это все шире практикуется, в сделках между двумя агентами в форме контрактов у прилавка (over the counter — OTC).

Основа для появления этих сделок связана с попытками обезопасить себя от риска. Но деривативы сами стали источником спекуляций, в ходе которых возникает возможность получить огромные барыши от верной оценки и предвидения изменений в финансовых переменных величинах. Масса статистических данных свидетельствует о росте этих финансовых инструментов в течение последних тридцати лет в геометрической прогрессии.

Объем трансакций с иностранными валютами в мировой торговле увеличился с 15 миллиардов долларов в день в 1973 году до 80 миллиардов в день в 1980 году и до 1,26 триллиона в день в 1995 году. В 1973 году мировая торговля товарами и услугами составляла 15% от объема этих трансакций. В 1995 году она составляла всего 2%. Громадный рост числа сделок в форме иностранных валют является по большей части результатом финансовых, а не торговых операций.

Рост деривативов еще более ошеломителен. Согласно данным Банка международных расчетов (Bank for International Settlements), в конце июня 2008 года предполагаемая сумма контрактов "у прилавка" — цена активов, на которых базируются деривативы — стояла на уровне 683,7 триллиона долларов. Эта цифра более чем в десять раз превосходит мировой ВВП. 35 лет тому назад, в 1973 году, финансовые деривативы еще практически не существовали.

Дневной оборот на глобальных валютных рынках увеличился в 50 раз по сравнению с уровнем 1980 года и дошел до отметки в 1,9 триллионов долларов в день. Две трети этой суммы приходится на рынки деривативов; при этом три четверти торговли деривативами, то есть половина общего рынка, связаны с обменом валютами.

Финанциализация американского хозяйства

Как мы видим, одной из мотиваций роста рынка деривативов стала атмосфера неуверенности, к которой привел распад Бреттон-Вудской системы, и возросший риск валютных операций.

Но был еще один, более мощный двигатель этого процесса. Он связан с изменениями в способе накопления капитала в течение последних тридцати лет, прежде всего в Соединенных Штатах.

Когда Никсон упразднил золотой паритет доллара в 1971 году, он намеревался спасти финансовую гегемонию американского капитализма. Но к концу того десятилетия эта гегемония оказалась в опасности. Цена доллара резко упала, прибыли снижались, биржевые индексы оставались низкими, американская экономика билась в тисках стагфляции.

В октябре 1979 года Пол Волкер (Paul Volcker) — которого новый президент Обама недавно выбрал на роль одного из своих главных советников-экономистов — был назначен на пост председателя американской Федеральной Резервной системы (ФРС). Волкер инициировал программу повышения процентных учетных ставок во имя борьбы с инфляцией.

"Шок Волкера" взвинтил банковские ставки до невиданной высоты и привел к самой глубокой рецессии за весь период после 1930-х годов. Эта политика сопровождалась наступлением на рабочий класс, начиная со спасения автокомпании "Крайслер" в 1979 году и уничтожения профсоюза авиадиспетчеров в 1981 году, и продолжалась в течение всего десятилетия. Были уничтожены миллионы рабочих мест и целые сектора промышленности.

В результате структура американского капитализма существенно изменилась. Начиная с завершения Гражданской войны в 1865 году, подъем американского капитализма был основан на его промышленной силе. Американские методы производства показали себя наиболее эффективными и прибыльными во всем мире.

Но теперь все изменилось. В сущности, меры Волкера привели к возникновению нового метода накопления, основанного на росте объемов финансового капитала.

Путь к такому положению вещей не был гладок. После рецессии 1981-82 годов последовал медленный подъем; хотя биржи после 1982 года выросли, в октябре 1987 года произошло новое падение. Десятилетие закончилось кризисом сберегательных банков, потребовавшим мер по спасению на сумму от 150 до 200 миллиардов долларов; потом началась новая рецессия.

Ликвидация Советского Союза в 1991-92 годах и решение сталинистского режима в Китае открыть двери для интеграции китайского хозяйства — в первую очередь, многомиллионного китайского рабочего класса — в циркуляцию мирового капитала стали важным поворотным пунктом. Именно эти события создали возможность для накопления на основе финансового капитала.

Вовлечение в мировой рынок Китая, где затраты на рабочую силу составляют одну тридцатую часть от аналогичных затрат в США и других ведущих капиталистических странах, стало основой для роста объема прибавочной стоимости, извлеченной капиталом из рабочего класса. В недавнем докладе о благах глобализации один из ведущих представителей Евросоюза Питер Мандельсон (Peter Mandelson) заметил, что китайский производитель iPod'а получает всего 4 доллара за продукт, которой в США продается по розничной цене в 290 долларов.

Мандельсон указывал на процесс, в ходе которого прибавочная стоимость, извлеченная в Китае, затем перераспределяется в другие сектора капитала в форме платежей за лицензии, арендной платы за торговые центры, проценты за ссуды банков и финансовых институтов.

Такой характер отношений с Китаем сформировал своеобразный эффективный экономический цикл. Дешевые промтовары тормозили инфляционное давление и давали Федеральному Резерву возможность снижать процентные ставки в США, не особенно беспокоясь об инфляции.

Дешевый кредит раздувал различные пузыри активов — биржевых акций, рынка акций высокотехнологических компаний и рынка недвижимости, — которые позволяли финансировать долги, поддерживая в то же время уровень потребления при отсутствии какого-либо действительного повышения уровня заработных плат в США. В то же время китайские власти вкладывали свои доходы от торговли в финансовые активы в Америке, чтобы держать стоимость юаня на низком уровне по отношении к доллару и защищать таким образом свои экспортные рынки. Этот механизм также работал в сторону снижения процентных ставок в США, возобновляя источники дешевого кредита, который, в свою очередь, поддерживал возникшие пузыри активов.

В 1982 году прибыли финансовых компаний составляли 5% от объема всех корпоративных прибылей после платежа налогов. К 2007 году эта доля поднялась до 41%. Это превращение — финанциализация американской экономики — несет огромные последствия для процесса накопления капитала и роста долгов в американском хозяйстве.

В прошлом промышленность одалживала деньги, чтобы финансировать свое развитие. Но с растущим значением финансового сектора долги все чаще возникают лишь для того, чтобы профинансировать дальнейшие финансовые операции.

Купля и продажа ценных бумаг, основанных на активах, стала новейшим способом обогащения. В 1995 году стоимость ценных бумаг, привязанных к определенным активам (asset-backed securities), достигла суммы в 108 миллиардов долларов. К 2000 году, на пике разбухания рынка акций, эта цифра достигла 1,07 триллиона. В 2005 году эта цифра составила 1,1 триллиона и 1,23 триллиона — в 2006 году. Иначе говоря, в течение десятилетия стоимость этих бумаг выросла в десять раз.

Другими словами, финанциализация экономики, то есть простое присвоение прибавочной стоимости вместо ее извлечения в ходе производственного процесса, стала вторым ключевым фактором в громадном росте деривативов.

В своем ценном исследовании Капитализм и деривативы (Capitalism and Derivatives) авторы Дик Брайян (Dick Bryan) и Майкл Рафферти (Michael Rafferty) из Сиднейского университета обращают внимание на две основные функции деривативов.

Во-первых, то, что они называют "связывающей" (binding) функцией, в ходе которой дериватив связывает активы в настоящем времени с активами в будущем. Появление этих деривативов было вызвано растущей неуверенностью и рисками, порожденными распадом режима фиксированных валют. При режиме Бреттон-Вудса национальное государство фиксировало стоимость своей валюты, обеспечивая стабильность капитала, вовлеченного в механизм международного финансового обращения. Но когда этот режим исчез, нужно было развить новые механизмы для обеспечения уверенности и преодоления рисков.

Во-вторых, авторы указывают на роль "смешивания" (blending). Играющие эту роль деривативы делают возможным соразмерение различных типов финансовых активов. Например, контракт может заключаться в обмене акций на облигации и наоборот. Право обмена может быть использовано в зависимости от относительного движения процентных ставок на рынке облигаций и дивидендов, которые платит определенная корпорация за свои акции. Акции и облигации представляют собой заявки на будущие доходы, но проценты и дивиденды могут двигаться в разных направлениях и, в зависимости от их движения, держатель того или другого актива проигрывает или выигрывает. Этот риск можно нейтрализовать с помощью деривативов.

"Смешивающая" роль деривативов позволяет держателю финансовых бумаг оградить себя от невыгодных изменений той или другой финансовой переменной величины или использовать эти изменения в своих интересах. Риск в игре с финансовым капиталом состоит в том, что когда деньги вложены в какую-то форму ценных бумаг, то невыгодное изменение финансовых рынков может привести к тому, что данная бумага обеспечит меньшую долю прибыли, чем другие типы активов, или может привести к потере.

Применение деривативов ведет к тому, что определенный актив приобретает характеристики другого. Иначе говоря, финансовый капитал не привязан к какой-то определенной форме, а может развивать более универсальный характер. Это становится весьма важным тогда, когда присвоение прибыли — что является основой для накопления капитала — все в большей степени зависит от операций на финансовых рынках.

Наш обзор роста рынка деривативов должен опровергнуть мысль, будто они были созданы только для облегчения спекуляции, что если только их упразднить или ограничить каким-либо способом, то тогда можно будет восстановить твердые экономические и финансовые основы.

Как и любой другой финансовый актив деривативы стали, конечно, орудием спекуляции, ведя к катастрофическим последствиям. Но попросту сосредоточить внимание на этом пункте — значит игнорировать тот факт, что деривативы появились в качестве средства для преодоления объективных противоречий капиталистической экономики, выросших из распада предыдущей системы регулирования. К новой системе регулирования хотели бы вернуться различные претенденты на роль сегодняшних реформаторов капиталистической системы.

История деривативов напоминает нам об одном замечании Маркса по поводу роста масштабов кредита. Этот процесс тоже вырос из попыток преодолеть объективные противоречия капиталистической экономики, но его развитие только придало этим противоречиям еще более взрывчатую форму.

"... Вначале он [кредит], — пишет Маркс в Капитале, — потаенно прокрадывается как скромный пособник накопления... но вскоре он становится новым и страшным орудием в конкурентной борьбе и, в конце концов, превращается в колоссальный социальный механизм для централизации капиталов" (Маркс К., Энгельс Ф., Сочинения, изд. 2-е, т. 23, с. 640).

Если приспособить замечание Маркса к нынешнему положению, то можно сказать, что деривативы появились на рынках как скромные слуги финансового капитала, помогая оградить его от риска, но превратились в источник угрозы величайшего финансового коллапса в истории.

Поворотная точка в кривой капиталистического развития

Чтобы закончить наш обзор финанциализации мы должны рассмотреть еще один процесс. Это феномен секьюритизации (securitisation), который сыграл ключевую роль в кризисе ипотечных капиталов.

В добрые старые времена национального регулирования американские банки действовали по так называемой "модели 3-6-3". Банк занимал деньги под 3%, давал взаймы под 6%, и в 3 часа дня директор банка мог отправляться в свой клуб играть в гольф.

Этот распорядок рухнул под влиянием быстрого повышения процентных ставок в начале 1980-х годов и последующей финанциализацией экономики. Банкам теперь приходилось конкурировать с другими финансовыми институтами за фонды. Старая модель, в рамках которой банк выдавал кредит, а потом получал проценты, больше не работала. Модель "создать-и-держать" (originate-and-hold) привела к тому, что большие суммы капиталов оказывались надолго связанными. Банки и другие финансовые институты могли теперь увеличивать прибыль и конкурировать лишь в той степени, в какой были в состоянии ускорить оборот своего капитала.

Решение проблемы лежало в превращении финансовых активов в бонды, и затем в их распродаже. Это ставило перед банками другую проблему: в отличие от бондов корпораций, таких как IBM или General Motors, активы, обеспечивающие эти бонды, то есть ипотеки, вовсе не однородны. Но как может банк превратить корзину дифференцированных ипотечных контрактов в ценные бумаги, которыми можно торговать как бондами, чтобы потенциальные инвесторы могли просто увидеть процентные ставки и дату погашения, не беспокоясь о надежности лежащих в их основе ценностей?

Проблема была решена созданием пула ипотек и выпуском серии бондов, проценты по которым выплачиваются из поступлений в кассу процентов по ипотекам. Этот пул делится на серию частей, каждой из которых присваивается свой уровень риска, и проценты платежей соответствуют уровню риска, то есть по более рискованным ипотечным контрактам платятся более высокие проценты. Агентства кредитных рейтингов оценивают степень риска. Эти агентства разработали различные модели рисков, на основании которых они делают свои оценки. Во многих случаях инвестиционные банки, выпускающие подобные бонды, тесно сотрудничали с агентствами, чтобы структурировать эти бонды в целях получения высокого кредитного рейтинга. Инвестиционные банки, такие как Lehman Brothers, могли продавать и продавали эти бонды по всему миру — немецким банкам, английским банкам или местным муниципалитетам в Австралии, которые желали повысить поступления от своих сбережений.

Процесс секьюритизации заменил модель "создать-и-держать" моделью "создать-и-распространить" (originate-and-distribute). Банки перестали нуждаться в оценке риска; ведь как только ипотечный контракт заключается, его сразу же продают как часть секьюритизированного пакета. Банк получает доход от этой продажи в форме взноса, эти взносы финансируют новые ипотеки и повторяют процесс. Капитал оборачивался во много раз быстрей, чем прежде, и в результате прибыли росли.

Ипотечные кредиты все чаще стали выдаваться без учета возможности выплатить их до конца. Все контрагенты ожидали, что цены на жилье будут продолжать расти — в Соединенных Штатах сейчас происходит первое после 1930-х годов общее снижение цен за недвижимость, — так что ипотеки можно будет в любой момент перефинансировать, а в худшем случае выигрышно продать.

Мы рассмотрели различные компоненты этого кризиса. Каково же его историческое значение? Во-первых, он вовсе не является попросту результатом огромных финансовых потерь. Потери, конечно, важны. Но мы наблюдаем крах всей системы накопления — режима, который был развит в качестве ответа на последний кризис накопления в 1970-е годы.

Банки и финансовые институты не могут более действовать на основании модели "создать-и-распространить". Но они также не могут вернуться и к предыдущей модели.

Мы стоим сейчас перед поворотной точкой в том, что Лев Троцкий называл "кривой капиталистического развития". После кризиса 1970-х годов и спада в 1980-е годы начался новый подъем в 1990-е, который основывался на интеграции сверхдешевой рабочей силы в глобальный круговорот капитала. Это способствовало формированию нового режима накопления — весьма шаткого, как показали последние двадцать лет. Но все же это был подъем. Теперь все это с треском развалилось.

Огромные изменения в мировой капиталистической экономике за последние 30 лет не привели к преодолению основных противоречий, которые прорвались наружу в конце 1960-х и в начале 1970-х годов. Эти противоречия были временно подавлены, но проявили себя вновь в еще более взрывоопасной форме.

Вернемся к азбуке марксизма: материальные производительные силы, как только приходят в конфликт с общественными отношениями производства, открывают новый период социальной революции, который определит судьбу рабочего класса и всего человечества. Мы должны готовиться именно к такому периоду.

В первую очередь, это требует развития программы и перспектив — программы международного социализма, — на основе чего рабочий класс сможет бороться за свои независимые интересы. Подобная программа может быть выработана и, что еще важней, за нее можно бороться только путем ясного отмежевания от политики разного рода "левых" реформистов и радикалов.

Все эти силы, так или иначе, сохраняют глубокую веру в нерушимость капиталистического порядка и пытаются заблокировать политическое развитие рабочего класса. Они либо преуменьшают масштабы и значение глобального кризиса либо настаивают на том, что с ним можно справиться путем проведения серии реформ. Давайте рассмотрим позиции некоторых из этих критиков.

Для тех из них, кто претендует на продолжение традиций кейнсианства, например, для Наоми Кляйн (Naomi Klein), корни кризиса лежат в сфере политики. По ее мнению, кризис вырос из решений, упразднивших режим регулирования, созданный после Второй мировой войны. Любой анализ, который смотрит несколько глубже и осознает, что распад послевоенных систем регулирования стал не продуктом идеологии, а результатом глубоких противоречий самой капиталистической системы, отвергается госпожой Кляйн как "фундаментализм", схожий с фундаментализмом идеологии свободного рынка или со сталинизмом.

Мы не сомневаемся в искренности госпожи Кляйн. Но эти взгляды служат определенным политическим и классовым интересам. Их роль состоит в канализации настроений тех людей, которые радикализуются под влиянием кризиса, особенно настроений молодежи, в сторону от каких-либо попыток найти настоящую революционную социалистическую перспективу.

Согласно Кляйн, нужно ввести более жесткие меры регулирования, и все придет в норму. Этот взгляд является темой ее статьи в выпуске журнале Nation от 1 декабря 2008 года под названием "Да здравствует беспокойный (rocky) переход" — в отличие от призыва администрации Обамы к "плавному (seamless) переходу".

Осудив биржевой рынок за "капризы избалованного двухлетнего ребенка", Кляйн пишет: "Мы точно знаем одно: рынок буйно воспротивится, если подумает, что в город прибыл новый шериф, который заставит принять меры серьезного регулирования, проведет инвестиции в население и перекроет каналы бесплатных кредитов корпорациям. Грубо говоря, рынки будут голосовать диаметрально противоположно тому, как недавно проголосовало американское население... Невозможно примирить голос общества в пользу перемен с ослиным блеянием рынка, выступающим за продолжение той же самой политики. Все и всяческие шаги по изменению курса политики будут вызывать кратковременные рыночные шоки. Но, как только станет ясно, что новые правила будут применяться без исключений и по справедливости, рынки стабилизируются".

Нас не должно удивлять, что этот призыв к применению регулирующей палки соединяется с дружеским советом новому президенту. Кляйн вежливо намекает, что шоки последних трех месяцев предоставляют ему возможность выполнить пожелание электората и "сначала сделать то, что труднее".

Общая черта многих якобы "левых" реформаторов состоит в их нежелании учиться на уроках истории и критически анализировать то, куда ведут их собственные политические перспективы.

Британский борец против накопления долгов Энн Петифор (Ann Pettifor) выступает в газете Guardian 21 октября [2008 г.] с призывом к "большой трансформации" с целью обратить вспять наиболее вредные последствия провалившегося эксперимента "глобализации".

Она утверждает, что финансовые рынки должны быть "укрощены", национальные государства "стать больше", чтобы правительства могли принимать эффективные решения, а единый глобальный рынок должен быть "уменьшен размером" и заменен международной торговой системой, основанной на концепции "соответствующего масштаба".

Рецепты госпожи Петифор более всего напоминают "левую" политику правых и фашистских движений 1930-х годов, в частности, движения Освальда Мосли (Oswald Mosley) в Великобритании, который начал свою политическую карьеру в рядах левого крыла Лейбористской партии. Эти движения тоже осуждали мировой рынок, предпочитая ему национальное государство, и с ненавистью обрушивались на "глобализацию" или, как тогда выражались, "космополитизм".

Призывы Петифор к усилению власти национальных правительств вполне могут быть выполнены по мере того, как движется дальше логический процесс спасения крупного капитала. Кризис банков уже привел к глубокому расколу между европейскими правительствами, каждое из которых пытается спасти "свои" компании. А если американское правительство окажет поддержку автомобильным компаниям, то вполне возможны и шаги других правительств в сторону защиты своих собственных "национальных групп".

Другими словами, хотя все национальные правительства объявляют о своем нежелании возводить тарифные барьеры, которые вызвали катастрофу 1930-х годов, они могут создать столь же деструктивную форму протекционизма, поскольку наращивают усилия по защите "своей" промышленности. А призыв Петифор к "соответствующему масштабу" международной торговли напоминает о торговых блоках, которые возникли после разрушения глобального рынка в 1930-е годы — этот процесс окончился войной.

"Левые" кейнсианцы поддерживают проведение стимулирующих мер и с нетерпением ждут прихода Обамы к власти 20 января.

Но ускоряющийся экономический кризис опережает все масштабы предложенных новоизбранным президентом лекарств. 22 ноября Обама объявил об экономическом плане по созданию 2,5 миллиона рабочих мест в 2009-2010 годах. Но этот план оказался мертворожденным после заявления, сделанного 7 ноября от имени Бюро трудовой статистики.

Согласно данным этого Бюро, "обеспеченность работой понизилась на 1,2 миллиона за первые десять месяцев 2008 года, и более половины этих сокращений произошли в последние три месяца... В течение прошедших 12 месяцев число безработных увеличилось на 2,8 миллиона, и процент безработицы поднялся на 1,7%".

Горе-реформисты постоянно пытаются обозначить то, что они называют "неолиберальным" режимом последних 30 лет, как какую-то экономическую "модель", которую сейчас надо заменить иной моделью.

В своем заявлении об экономическом кризисе, базирующаяся во Франции организация АТТАК, хорошо известная за идею введения налога на все международные финансовые сделки, призвала к формированию новой парадигмы, "в которой финансы будут вносить свой вклад в поддержание общественной справедливости, экономической стабильности и устойчивого развития". Нынешняя "модель" полностью дискредитирована, и нужно извлечь ясные выводы для того, чтобы "те, кто принимает политические и экономические решения, полностью повернули в обратную сторону и изменили эту неустойчивую и несправедливую финансовую систему в сторону удовлетворения нужд народа, поддержания равенства и устойчивости".

В последние годы организации вроде АТТАК, участвующие в так называемом антиглобалистском движении, выдвигают лозунг "Другой мир возможен", создавая иллюзию, будто они каким-то образом стоят за упразднение капиталистической системы. В своем последнем заявлении АТТАК обновила этот лозунг, который теперь звучит как "Другая финансовая система возможна: Стабильность и солидарность прежде прибылей".

Призыв этой группы к созданию под эгидой ООН какого-то органа, "жестко регулирующего и направляющего финансовую систему", будет не более успешным, чем попытки ООН предотвратить преступное нападение США на Ирак в 2003 году.

Один из наиболее известных интеллектуалов Компартии Индии (марксистской) Прабхат Патнаик (Prabhat Patnaik) придает "левый" лоск кейнсианской программе увеличения правительственных расходов. В своей программе под названием "Перспективы в связи с кризисом", опубликованной 13 октября, он пишет, что нужно не только увеличить ликвидность мировой экономики, но немедленно повысить спрос путем увеличения расходов.

Он продолжает далее, что кроме этого "главной целью этих расходов должно быть уменьшение прессинга на уровень жизни масс населения во всем мире, которое было присуще мировой экономике в течение последнего периода". "Новый стимул роста" должен прийти не из какого-то нового пузыря, а из "увеличения государственных расходов, которые непосредственно улучшат жизнь людей в передовых и в развивающихся странах".

Выдвигать мысль о том, будто правительства можно каким-то образом принудить поднять жизненный уровень, и что это разрешит кризис капиталистической экономики, означает ослеплять рабочий класс и угнетенные массы в отношении действительной ситуации, с которой они имеют дело.

В основе кризиса лежит перенакопление фиктивного капитала в отношении к прибавочной стоимости, извлекаемой из мирового пролетариата. Это означает, что любое улучшение в уровне жизни усугубит кризис прибыльности. Именно поэтому все правительства земного шара, выдавая миллиардные субсидии банкам и финансовым институтам, будут пытаться еще сильнее давить на жизненный уровень рабочего класса, как это ясно показывают переговоры в Соединенных Штатах по поводу предложений по спасению автомобильных корпораций.

Перспективы различных радикальных течений не отличаются по своей сути от программ левых кейнсианцев. В Австралии Социалистический Альянс (Socialist Alliance) так уверен в способности государства справиться с глобальным финансовым кризисом, что программный документ, подготовленный для недавней шестой национальной конференции этой организации, даже не упомянул о кризисе, пока одно из писем сторонников, направленное национальному совету Альянса, не указало на это упущение.

Социалистическая Рабочая партия (СРП — Socialist Workers Party) Великобритании, выдающая себя за "марксистскую" организацию, отвергает любую перспективу построения независимой революционной партии рабочего класса. Согласно заявлению Международной социалистической тенденции (International Socialist Tendency), с которой связана британская СРП, задача заключается в развитии "более широкого радикально левого движения, которое сможет предложить заслуживающую доверия и принципиальную альтернативу капитализму".

Такой союз будет, конечно, соединять кейнсианских "левых" и сторонников протестных групп вроде АТТАК, одинаково ненавидящих социализм. В любом случае, торопиться не надо, ведь, согласно руководителю СРП Крису Харману (Chris Harman), кризис не достигнет масштабов 1930-х годов, потому что "государство вмешается".

На конференции, которую СРП организовала месяц тому назад на тему "Марксизм и экономический кризис", давнишний радикал Робин Блэкберн (Robin Blackburn) утверждал, что единственно возможными являются серии реформ "госкапиталистического толка".

Этот скептицизм и откровенный цинизм характерен для мировоззрения представителей радикальных кругов среднего класса; он ясно пропитывает заметку Рохини Хенсман (Rohini Hensman) под названием "Марксизм и экономический кризис", которая была опубликована на сайте Countercurrents.Org 30 октября:

"Некоторые социалисты, — пишет она, — говорят, что наступает конец капитализма, но мысль, будто расколотые, запутавшиеся и деморализованные рабочие всего мира готовы захватить в свои руки мировое хозяйство и управлять им, выглядит крайне нереалистичной. Перефразируя метафору Маркса, это напоминало бы кесарево сечение в отношении 16-недельного зародыша: он попросту не выживет. А пока он разовьется, чтобы выжить, нам придется обеспечивать здоровье капиталистической матери".

Госпожа Хенсман лишь обобщает более ясно и открыто мнение всех радикалов: рабочий класс попросту неспособен к тому, чтобы начать борьбу за социализм. В XIX веке Маркс развивал свое научное социалистическое мировоззрение в неустанной борьбе против различных форм утопического социализма, появившихся на заре капиталистического развития. А сегодня, когда система прибыли вступает в период своей смертельной агонии, радикалы выступают с программой "утопического капитализма", чтобы попытаться остановить развитие массового социалистического движения.

Перспектива Международного Комитета Четвертого Интернационала

Я уделил так много внимания критике этих позиций потому, что это помогает лучше проиллюстрировать перспективу нашего движения, на основе которой ведет свою борьбу Международный Комитет Четвертого Интернационала.

Как будет развиваться этот кризис? Вполне справедливо задать этот вопрос в конце нашей лекции. Отвечая на него, я вспоминаю о письме, посланном Карлом Марксом своему товарищу и соавтору Фридриху Энгельсу. В нем он описал Энгельсу план третьего тома своего монументального Капитала. В конце письма, после того, как речь шла о норме прибыли, выравнивании прибыли, кредите, процентах, торговом капитале, норме прибавочной стоимости и других вещах, Маркс заметил:

"... как итог всего, классовая борьба, в которой находит свое разрешение это движение и вся эта дрянь" (Маркс К., Энгельс Ф., Сочинения, изд. 2-е, т. 32, с. 64-65).

Я упомянул эту немного грубую оценку, чтобы подчеркнуть одну очень важную вещь. Мы достигли такого пункта истории, когда материальные производительные силы снова вступили в острый конфликт с капиталистическими общественными отношениями, в рамках которых они до сих пор развивались. Начинается эпоха социальной революции, когда люди осознают для себя этот конфликт и борются за его разрешение. В этом значение недавней оккупации фабрики Republic Doors and Windows рабочими Чикаго и массовых демонстраций в Исландии.

Как же начать? Есть ли у нас какое-то волшебное зеркало, которое скажет нам, что произойдет и когда? Конечно, нет. Да и в любом случае ситуация не определяется простым соотношением абстрактных экономических категорий. Эти категории сами выступают лишь выражением развития общественных классов. Классовая борьба, так долго скрытая и невидимая, теперь примет более открытые формы.

Мы начинаем нашу работу, исходя не из данного наличного уровня сознания рабочего класса, а из объективной ситуации, а также задач, которые она ставит.

Троцкий подчеркивал важность такого подхода в период подготовки к созданию Четвертого Интернационала в 1938 году: "Программа должна выражать объективные задачи перед рабочим классом, а не отсталость рабочих. Она должна отражать общество, как оно есть, а не отсталость рабочего класса. Она является орудием для преодоления и победы над отсталостью. Поэтому мы должны выразить в нашей программе всю резкость общественных кризисов в капиталистическом обществе, в первую очередь, в Соединенных Штатах. Мы не может отложить или изменить объективные условия, которые не зависят от нас. Мы не может дать гарантию, что массы разрешат кризис; но мы должны выразить ситуацию, как она существует, и в этом задача программы".

Без сомнения, в рабочем класса присутствует масса политической растерянности. А как могло быть иначе? В течение десятилетий в рабочем классе доминировали социал-демократические, сталинистские и профсоюзные бюрократии, ведшие постоянную борьбу, идеологическую и физическую, против социализма.

Да, вокруг нас много путаницы. Но присутствует гораздо более могущественный фактор — величайший финансовый кризис со времен Великой депрессии, который создает материальные условия для преодоления этой путаницы в головах. Наше движение, программа, за которую оно выступает, могут и должны стать решающим фактором в этом процессе. Таков наш исходный пункт.

Задача революционера, сказал однажды Троцкий, заключается в способности извлекать из каждой данной исторической ситуации "максимум того, что она может дать для движения революционного класса вперед". Программа, которая начинает не с данной объективной ситуации, а из путаницы, выросшей в предыдущие десятилетия, по необходимости сама превращается в этот период в источник дальнейшей путаницы, в политическую подпорку разваливающегося капиталистического порядка.

Наша перспектива коренится в объективной оценке исторического кризиса капитализма. Поэтому она, в первую очередь, пытается заново вооружить рабочий класс пониманием того, что его задачей является мировая социалистическая революция, и что только на этой основе можно бороться за интересы человечества в целом.

К сожалению, ясно, что национального ответа на кризис не существует. Мысль о том, что какие-то регионы мира можно "отгородить" от последствий кризиса, не выдерживает проверки опытом. Глобальный финансовый и экономический кризис можно разрешить лишь в международном масштабе. Материальные и общественные силы этого уже созданы самим капитализмом.

Глобализированное производство создало глобальный рабочий класс, материальные интересы которого связаны с борьбой против глобального капитала. Для американского, австралийского или европейского пролетариата нет пути вперед вне его объединения с борьбой рабочего класса в Китае, Индии, Азии и Африке. Во всех этих регионах нет пути вперед на основе какого-либо национального развития.

Программа объединения рабочего класса является мировой социалистической революцией. Речь идет о свержении капиталистического правящего класса и развитии плановой мировой экономики, основанной на демократических решениях производителей всего мира. Жизни миллионов людей не будут рушиться, будущее их детей не будет уничтожаться в ходе слепого движения капиталистического рынка в его погоне за прибылью. Трудящиеся сами примут участие в организации экономической жизни.

Реализация этой перспективы вовсе не означает, что рабочий класс должен прийти к власти одновременно и сразу повсюду. Но это означает, что политическая борьба рабочего класса в каждой стране — борьба за установление рабочего правительства и создание экономики, в которой банки, ведущие финансовые институты и ключевые отрасли промышленности принадлежат обществу и находятся под его демократическим контролем — должна вырастать из этой глобальной перспективы.

Мировая экономика, в которой рынок заменен демократическим решением народов всего мира? Разве это возможно? Насколько сложную инфраструктуру надо создать, чтобы осуществить эту цель? На самом деле все, что нужно, уже существует.

Сто пятьдесят лет тому назад Маркс объяснял, что в той мере, в какой рынок становится все более автономным, возникая как отчужденная сила, возвышающаяся над каждым индивидуумом, неминуемо появляются попытки преодолеть эту автономию.

"Возникают институты, посредством которых каждый отдельный индивидуум может получать информацию о деятельности всех остальных и пытаться действовать в соответствии с этим. Речь идет, например, о данных текущих цен, обменных курсов, взаимной связи между коммерсантами посредством почты, телеграфа и т.п. (средства коммуникации должны расти в то же самое время). Это означает, что хотя совокупное предложение и спрос независимы от действий каждого отдельного индивида, каждый пытается быть информированным обо всем этом, и это знание затем дает о себе знать в механизме работы совокупного предложения и спроса. Хотя в каждый данный момент отчуждение невозможно преодолеть при помощи этих средств, все же посредством этого создаются отношения и взаимосвязи, которые включают в себя возможность упразднения старой точки зрения".

Расшифровав несколько гегельянский язык Маркса, мы можем увидеть, что он говорит именно о таком развитии, какое мы наблюдаем сейчас, и указывает на его роль в создании условий для социалистической экономики.

Развитие и усложнение международных финансовых рынков, отчасти в результате торговли деривативами, создало систему, которая распространяет фактически мгновенно информацию о глобальных событиях, которые затем принимаются в расчет в ходе кредитных оценок и фондовых решений.

Транснациональные корпорации, ответственные за все растущую долю глобального производства, планируют свои операции в масштабах континентов и удаленных временных зон. И все эти огромные операции координируются и организуются рабочими, обладающими всевозможными квалификациями и возможностями. Проблема не в технологии или информации. Проблема в политике. Эти огромные производительные силы, созданные и поддерживаемые физическим и интеллектуальным трудом мирового рабочего класса, подчинены иррациональным и деструктивным импульсам устаревшей капиталистической системы прибыли. Их надо освободить, чтобы человечество возобновило свое историческое движение вперед. В этом состоит историческое значение глобального экономического кризиса и международной программы, которую выдвигает наше движение для его преодоления.

Попробую подвести итог из вышесказанного (без субьективности социалистов):

Имеем: постоянный рост производительных сил и постоянную подгонку под этот рост производственных отношений.

Бреттон-Вудская система - как результат роста производительных сил США.

1971 год - Никсон упразднил золотой паритет доллара в 1971 году, он намеревался спасти финансовую гегемонию американского капитализма (или по другому золотой паритет сдерживал развитие производительных сил США - финансового сектора)). Но к концу того десятилетия эта гегемония оказалась в опасности. Цена доллара резко упала, прибыли снижались, биржевые индексы оставались низкими, американская экономика билась в тисках стагфляции.

В октябре 1979 года Пол Волкер (Paul Volcker) — которого новый президент Обама недавно выбрал на роль одного из своих главных советников-экономистов — был назначен на пост председателя американской Федеральной Резервной системы (ФРС). Волкер инициировал программу повышения процентных учетных ставок во имя борьбы с инфляцией.

В результате структура американского капитализма существенно изменилась. Начиная с завершения Гражданской войны в 1865 году, подъем американского капитализма был основан на его промышленной силе. Американские методы производства показали себя наиболее эффективными и прибыльными во всем мире.

Но теперь все изменилось. В сущности, меры Волкера привели к возникновению нового метода накопления, основанного на росте объемов финансового капитала.

Ликвидация Советского Союза в 1991-92 годах и решение сталинистского режима в Китае открыть двери для интеграции китайского хозяйства — в первую очередь, многомиллионного китайского рабочего класса — в циркуляцию мирового капитала стали важным поворотным пунктом. Именно эти события создали возможность для накопления на основе финансового капитала.

Вовлечение в мировой рынок Китая, где затраты на рабочую силу составляют одну тридцатую часть от аналогичных затрат в США и других ведущих капиталистических странах, стало основой для роста объема прибавочной стоимости, извлеченной капиталом из рабочего класса.

Такой характер отношений с Китаем сформировал своеобразный эффективный экономический цикл. Дешевые промтовары тормозили инфляционное давление и давали Федеральному Резерву возможность снижать процентные ставки в США, не особенно беспокоясь об инфляции.

Дешевый кредит раздувал различные пузыри активов — биржевых акций, рынка акций высокотехнологических компаний и рынка недвижимости, — которые позволяли финансировать долги, поддерживая в то же время уровень потребления при отсутствии какого-либо действительного повышения уровня заработных плат в США. В то же время китайские власти вкладывали свои доходы от торговли в финансовые активы в Америке, чтобы держать стоимость юаня на низком уровне по отношении к доллару и защищать таким образом свои экспортные рынки.

В прошлом промышленность одалживала деньги, чтобы финансировать свое развитие. Но с растущим значением финансового сектора долги все чаще возникают лишь для того, чтобы профинансировать дальнейшие финансовые операции.

Купля и продажа ценных бумаг, основанных на активах, стала новейшим способом обогащения. В 1995 году стоимость ценных бумаг, привязанных к определенным активам (asset-backed securities), достигла суммы в 108 миллиардов долларов. К 2000 году, на пике разбухания рынка акций, эта цифра достигла 1,07 триллиона. В 2005 году эта цифра составила 1,1 триллиона и 1,23 триллиона — в 2006 году. Иначе говоря, в течение десятилетия стоимость этих бумаг выросла в десять раз.

Другими словами, финанциализация экономики, то есть простое присвоение прибавочной стоимости вместо ее извлечения в ходе производственного процесса, стала вторым ключевым фактором в громадном росте деривативов.

Основа для появления этих сделок связана с попытками обезопасить себя от риска. Но деривативы сами стали источником спекуляций, в ходе которых возникает возможность получить огромные барыши от верной оценки и предвидения изменений в финансовых переменных величинах.

одной из мотиваций роста рынка деривативов стала атмосфера неуверенности, к которой привел распад Бреттон-Вудской системы, и возросший риск валютных операций.

Но был еще один, более мощный двигатель этого процесса. Он связан с изменениями в способе накопления капитала в течение последних тридцати лет, прежде всего в Соединенных Штатах.

В итоге имеем:
Применение деривативов ведет к тому, что определенный актив приобретает характеристики другого. Иначе говоря, финансовый капитал не привязан к какой-то определенной форме, а может развивать более универсальный характер. Это становится весьма важным тогда, когда присвоение прибыли — что является основой для накопления капитала — все в большей степени зависит от операций на финансовых рынках.

Как и любой другой финансовый актив деривативы стали, конечно, орудием спекуляции, ведя к катастрофическим последствиям. Но попросту сосредоточить внимание на этом пункте — значит игнорировать тот факт, что деривативы появились в качестве средства для преодоления объективных противоречий капиталистической экономики, выросших из распада предыдущей системы регулирования. К новой системе регулирования хотели бы вернуться различные претенденты на роль сегодняшних реформаторов капиталистической системы.

История деривативов напоминает нам об одном замечании Маркса по поводу роста масштабов кредита. Этот процесс тоже вырос из попыток преодолеть объективные противоречия капиталистической экономики, но его развитие только придало этим противоречиям еще более взрывчатую форму.

"... Вначале он [кредит], — пишет Маркс в Капитале, — потаенно прокрадывается как скромный пособник накопления... но вскоре он становится новым и страшным орудием в конкурентной борьбе и, в конце концов, превращается в колоссальный социальный механизм для централизации капиталов" (Маркс К., Энгельс Ф., Сочинения, изд. 2-е, т. 23, с. 640).

Если приспособить замечание Маркса к нынешнему положению, то можно сказать, что деривативы появились на рынках как скромные слуги финансового капитала, помогая оградить его от риска, но превратились в источник угрозы величайшего финансового коллапса в истории.

И еще. Как ускорили процесс оборота капитала!!!
Феномен секьюритизации (securitisation), который сыграл ключевую роль в кризисе ипотечных капиталов.

В добрые старые времена национального регулирования американские банки действовали по так называемой "модели 3-6-3". Банк занимал деньги под 3%, давал взаймы под 6%, и в 3 часа дня директор банка мог отправляться в свой клуб играть в гольф.

Этот распорядок рухнул под влиянием быстрого повышения процентных ставок в начале 1980-х годов и последующей финанциализацией экономики. Банкам теперь приходилось конкурировать с другими финансовыми институтами за фонды. Старая модель, в рамках которой банк выдавал кредит, а потом получал проценты, больше не работала. Модель "создать-и-держать" (originate-and-hold) привела к тому, что большие суммы капиталов оказывались надолго связанными. Банки и другие финансовые институты могли теперь увеличивать прибыль и конкурировать лишь в той степени, в какой были в состоянии ускорить оборот своего капитала.

Решение проблемы лежало в превращении финансовых активов в бонды, и затем в их распродаже. Это ставило перед банками другую проблему: в отличие от бондов корпораций, таких как IBM или General Motors, активы, обеспечивающие эти бонды, то есть ипотеки, вовсе не однородны. Но как может банк превратить корзину дифференцированных ипотечных контрактов в ценные бумаги, которыми можно торговать как бондами, чтобы потенциальные инвесторы могли просто увидеть процентные ставки и дату погашения, не беспокоясь о надежности лежащих в их основе ценностей?

Проблема была решена созданием пула ипотек и выпуском серии бондов, проценты по которым выплачиваются из поступлений в кассу процентов по ипотекам. Этот пул делится на серию частей, каждой из которых присваивается свой уровень риска, и проценты платежей соответствуют уровню риска, то есть по более рискованным ипотечным контрактам платятся более высокие проценты. Агентства кредитных рейтингов оценивают степень риска. Эти агентства разработали различные модели рисков, на основании которых они делают свои оценки. Во многих случаях инвестиционные банки, выпускающие подобные бонды, тесно сотрудничали с агентствами, чтобы структурировать эти бонды в целях получения высокого кредитного рейтинга. Инвестиционные банки, такие как Lehman Brothers, могли продавать и продавали эти бонды по всему миру — немецким банкам, английским банкам или местным муниципалитетам в Австралии, которые желали повысить поступления от своих сбережений.

Процесс секьюритизации заменил модель "создать-и-держать" моделью "создать-и-распространить" (originate-and-distribute). Банки перестали нуждаться в оценке риска; ведь как только ипотечный контракт заключается, его сразу же продают как часть секьюритизированного пакета. Банк получает доход от этой продажи в форме взноса, эти взносы финансируют новые ипотеки и повторяют процесс. Капитал оборачивался во много раз быстрей, чем прежде, и в результате прибыли росли.

Ипотечные кредиты все чаще стали выдаваться без учета возможности выплатить их до конца. Все контрагенты ожидали, что цены на жилье будут продолжать расти — в Соединенных Штатах сейчас происходит первое после 1930-х годов общее снижение цен за недвижимость, — так что ипотеки можно будет в любой момент перефинансировать, а в худшем случае выигрышно продать.

Вывод:
В принципе у капитализма есть полный набор инструментов, то есть вполне возможно под новые производительные силы (деривативы) подогнать новые производственные отношения: контроль рейтинговых агентств и агентств кредитных рейтингов, ограничение долговых обязательств, контроль рынка производных финансовых инструментов.

Проще говоря, повторяется Великая Депрессия: как в те времена основной ее причиной было отсутствие регулирования рынка (рынок был свободным, любое вмешательство государства считалось проявлением коммунистических идей) и кейнсианство временно решило эту проблему.
Так и сейчас пришло время для контроля над финансовым сектором в области таких новых производительных сил, как деривативы.

Но основное противоречие кроется в том, что развитию финансового сектора (новым производительным силам - деривативам) и частично промышленному сектору мешают национальные государства.

Промышленность и фин. сектор, а также обмен УЖЕ глобальны - ограничиваются протекционистким (национальным)_ характером государств.

Но считать, что устранение государств (или уменьшение их роли) легко решить - ошибочно. Так как нет структур, способных их заменить, взять на себя их функции.

И даже само полное устранение государственных институтов и замена на наднациональные УСТРАНЯЕТ ВСЕГО ОДНО ЛИШЬ ПРОТИВОРЕЧИЕ ИЗ МНОГИХ: то есть противоречие свободного перемещения капиталов.

Оставляя ряд других: общественный характер производства и частный характер присвоения его результатов; контроль финансовых институтов; распределение средств в обществе и тд.

Противоречия не исчезают, на месте старых возникают новые - главное под рост производительных сил вовремя подгонять новые производственные отношения. Таким образом сглаживая противоречия и не допуская их обострения.

З.Ы. Пока капиталистическая система их более менее решает.
Более менее - потому что нет мировой войны.

1-я часть (то есть перед той, что на 18-й странице):



Ниже следует первая часть лекции, с которой Ник Бимс, национальный секретарь австралийской Партии Социалистического Равенства (Socialist Equality Party) и член международной редакционной коллегии Мирового Социалистического Веб Сайта , выступил в Мельбурне и Сиднее в ноябре и декабре 2008 года. Она была опубликована на английской странице МСВС 19 декабря 2008 г.

Становится ясным, что величайший финансовый кризис со времени Великой депрессии превращается в самый глубокий спад за всё время после экономической катастрофы 1930-х годов. Мы могли бы потратить всю эту лекцию на то, чтобы заниматься перечислением множества проявлений этого кризиса, анализируя их далеко идущие последствия. Я предлагаю обратить внимание лишь на наиболее важнейшие из них.

24 ноября агентство Bloomberg News сообщило, что после появления сообщения о выделении накануне 306 миллиардов долларов для спасения [bailout] американского банка Citigroup, общая сумма денежной помощи финансовым организациям и банкам, о которой объявило американское правительство, достигло суммы в 7,76 триллиона долларов. Эта цифра равна половине Валового внутреннего продукта США, — примерно по 24 тысячи долларов на душу населения страны.

Однако уже в следующие 24 часа оценка аналитиков агентства Bloomberg оказалась устаревшей: министерство финансов объявило о 800-миллиардной программе поддержки ипотечных компаний Fannie Mae и Freddie Mac, а также об ещё одной новой инициативе по предоставлению кредитов для обладателей автомобильных ссуд, студенческих ссуд и ссуд на кредитные карточки.

Читая эти новости, невольно задаёшь себе вопрос: а кто же спасёт Соединенные Штаты?

По всему миру произошло падение биржевых индексов, результатом чего стало то, что за последние полгода ценные бумаги потеряли в стоимости примерно 25-30 триллионов долларов. Капитализация ведущих мировых корпораций снизилась на 38%. Один из самых могущественных в мире в недавнем прошлом концерн General Motors стоит сейчас на грани банкротства.

Согласно официальным данным, все важнейшие части мирового хозяйства находятся в состоянии рецессии: Соединенные Штаты, еврозона, Великобритания и Япония.

Оценки экономического роста Китая и других стран из числа так называемых "развивающихся рынков", от которых давным-давно ожидали, что они дадут новый толчок росту мирового хозяйства, — эти оценки ревизуются день за днём в сторону понижения.

Хозяйственный спад, равно как и породивший его финансовый кризис, концентрируется в Соединенных Штатах. Число рабочих мест в частном секторе снижается уже в продолжение 11 месяцев. В ноябре 2008 года было ликвидировано 533 тысячи рабочих мест — это наихудшая месячная цифра с декабря 1974 года. Ожидается, что потери рабочих мест в декабре будут еще более значительными. По меньшей мере четверть всех частных фирм в Америке планирует в будущем году сократить численность своих сотрудников. Мэр Чикаго Ричард Дэйли (Richard Daley) предупредил недавно об "огромных" сокращениях, ожидаемых в конце года, и напрямую сравнил "ужасное состояние экономики" в данный момент с положением во время депрессии 1930-х годов.

Рост безработицы и продолжающееся падение цен на жилые дома — примерно 12 миллионов домов в США находятся "под водой", то есть их рыночная стоимость ниже, чем объем ипотечных задолженностей по ним, — привели к резкому падению расходов на товары массового потребления.

Расходы на потребление в США, которые обычно составляют порядка 70% Валового национального продукта, упали в третьем квартале 2008 года на 3%. Опрос экономистов, проведенный агентством Bloomberg, показывает, что эта цифра понизится еще на 2,9% в четвертом квартале, и ещё на 1,3% — в первом квартале 2009 года. Расходы потребителей ещё ни разу за весь послевоенный период не падали три квартала подряд.

Цена потребительской корзины в октябре снизилась на 1%; это наиболее резкое падение с 1947 года. Однако низкая инфляция не стимулирует рост финансовых рынков; она оказывает прямо противоположный эффект. Акции на Уолл-стрит упали из-за опасений, что продолжительное состояние дефляции повысит общий объем задолженностей.

"Большая тройка" Детройта — Chrysler, Ford и General Motors — просят правительство предоставить им 34-миллиардный спасательный круг. Экономисты высказывают оценки, согласно которым в случае банкротства одного или нескольких автомобильных гигантов американская экономика потеряет примерно три миллиона рабочих мест.

Положение глобальной экономики такое же или ещё хуже. Согласно данным Международной организации труда (МОТ) финансовый кризис приведет к увеличению мировой безработицы со 190 миллионов в 2007 году до 210 миллионов в 2009 году. МОТ выступила с предупреждением, что подобное ожидание двадцатимиллионного повышения уровня безработицы может оказаться недооценкой, "если не будут приняты быстрые меры для остановки происходящего ухудшения хозяйственного положения".

На прошлой неделе, отчаянно пытаясь преодолеть кризис, Банк Англии понизил курс банковских ставок до 2% — что является самой низкой точкой со времени основания банка в 1694 году.

В своем последнем обзоре перспектив глобального развития Мировой банк предсказал экономический рост в 2009 году всего в 1%, а в богатых странах — снижение темпов экономического развития на 0,1%. По мнению главного экономиста банка мир в целом стоит лицом к лицу перед "наиболее серьёзной рецессией со времен Великой депрессии".

Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), объединяющая ведущие промышленные державы мира, предсказывает снижение темпов развития экономики США на 0,9%, Японии — на 0,1% и еврозоны — на 0,5%.

Одним из наиболее значительных показателей являются данные по мировой торговле. Мировой банк предсказывает снижение объёма мировой торговли в 2009 году на 2,5%, в то время как в 2008 году рост составил 5,8%, а в 2006 году — почти 10%. Это будет первым снижением объёмов торговли после глубокой рецессии 1982 года.

15 ноября прошлого года руководители группы стран G20, экономика которых в общей сложности составляет примерно 90% мировой, собрались в Вашингтоне для обсуждения предложений по противодействию экономическому и финансовому кризису. Было бы, пожалуй, лучше, если бы они совсем не собирались. Встреча наглядно продемонстрировала отсутствие у руководителей мирового капитализма какой-либо программы для разрешения ситуации и рост разногласий между ними.

Накануне этой встречи президент Буш, пытаясь завуалировать призывы к усилению госрегулирования, выступил с речью, расхваливая достижения "свободного предпринимательства". Он настаивал на том, что предстоящая встреча на верхах должна, кроме всего прочего, подтвердить, что "принципы свободного рынка являются столбовой дорогой к постоянному процветанию". Необходимо "идти вперёд в направлении принципов свободного рынка, которые представляют собой благополучие и надежду населения всего земного шара". Посторонний зевака мог бы спросить, не является ли эта сцена каким-то шуточным номером из сатирической программы "Saturday Night Live" в духе комической актрисы Тины Фей (Tina Fey), удачно спародировавшей образ Сары Пэйлин.

За три недели до саммита, во время слушаний комитета американского Конгресса, гуру свободного рынка и бывший глава Федеральной резервной системы Ален Гринспэн был вынужден признать банкротство всей системы, которую он выстраивал и которой руководил в течение почти двух десятилетий.

"Те из нас, кто, как и я, рассматривали эгоизм кредитных институтов в качестве защитного инструмента в отношении активов акционеров, сейчас находятся в состоянии замешательства", — сказал он. Система управления рисками, основанная на применении финансовых деривативов, не только вырвалась из-под контроля, но и способствовала распространению кризиса. "Новейшая парадигма управления рисками доминировала в течение десятилетий. Но всё это интеллектуальное создание рухнуло в прошедшее лето". Кризис "стал гораздо более обширным, чем я мог себе представить. Из проблемы ограниченной ликвидности он превратился в монстра, когда на первый план выходят страхи банкротства".

Незадолго до начала саммита экономический комментатор газеты Financial Times Мартин Вольф (Martin Wolf) объяснил, почему, по его мнению, предотвращение глобального спада стало для правительств и центробанков их главной целью. Мысль, будто скоротечная рецессия очистит механизм мирового хозяйства от прошлых издержек, оказалась "смехотворной".

"Вместо этого надо опасаться обвала, поскольку гора долгов — объем которых в США в три раза превышает ВНП, — вызовет повальное банкротство. Спираль движения вниз начнется с еще большего ухудшения в состоянии финансовых систем и, в форме всеобщего недоверия, приведёт к исчезновению кредита, закрытию огромного числа частных фирм, массовой безработице, скачущим вниз ценам на товары, обваливающимся ценам на активы и растущему числу конфискаций неоплаченных товаров. Глобализация разнесет катастрофу повсюду... Это станет поводом не для возрождения laissez-faire XIX века, а для роста ксенофобии, национализма и угрозы революций. Такие результаты весьма вероятны... Нужно сделать все возможное, чтобы не дать неминуемой рецессии превратиться во что-то гораздо более страшное" [ Financial Times, 29 октября 2008].

Ее один известный экономист-международник Бэрри Айхенгрин (Barry Eichengreen) предупредил накануне саммита, что совсем неясно, готовы ли правительства и центральные банки к тем затруднениям, которые могут быть порождены распространением кризиса из его эпицентра на Уолл-стрит. "Не существует согласия в отношении того, что делать против глобального экономического спада. В экономическом и финансовом отношениях чувствуется, что события снова вышли из-под контроля".

Проблемы, стоящие перед руководителями G20 и глобальными экономическими и финансовыми чиновниками перешли за черту простых интеллектуальных проблем. Неспособность достичь соглашения, усиление экономических трудностей и рост конфликтов между ведущими державами является в первую очередь результатом объективных противоречий, коренящихся в самой системе мирового капитализма.

Возьмите вопрос о государственном регулировании. Любой анализ глобальной финансовой системы покажет, что для "эффективной" работы тесно связанных и интегрированных рынков нужна какая-то форма международного регулирования.

Но задействовать такую систему невозможно. Причины связаны со структурой мировой капиталистической экономики. Все рынки глобальны по своему характеру, но мир остаётся поделен между капиталистическими странами; некоторые из них сильнее, некоторые слабее. Каждая отдельная группа капиталов находится в постоянной борьбе против своих глобальных конкурентов с целью защиты и увеличения своей доли прибыли. Те, кто не в состоянии этого сделать, разоряются или их скупают более успешные соперники. В этой борьбе каждая группа капиталов видит в "своём" национальном государстве политическое орудие для продвижения своих интересов. Получается конфликт всех против всех.

Британский журнал Economist написал: "Международные финансы нельзя попросту починить, потому что система представляет собою борьбу между глобальными рынками капитала и национальным суверенитетом... Правительства, в общем, приветствуют выгоду от глобальных финансов, но они не готовы создать глобального финансового регулировщика, который мог бы вторгаться в детали их национальных рынков, или создать глобального кредитора последней инстанции". В статье содержался вывод о том, что существует фундаментальная дилемма: "Выполнение международных правил невозможно без использования принудительных механизмов, но национальные государства требуют соблюдения суверенитета".

Все участники саммита G20, включая многочисленных советников и экономистов, согласились с тем, что рост протекционизма будет иметь ужасные последствия для мировой экономики. Всеми признается, что закон Смута-Хоули (Smoot Hawley Act), принятый США в июне 1930 года, повысивший торговые тарифы, сыграл решающую роль в разжигании серий ответных действий, которые привели к катастрофическому падению на две трети в объеме мировой торговле между 1929 и 1933 годами.

Те мне менее до самого конца саммита было не ясно, подпишут ли участники соглашение по отказу от протекционистских мер. А когда они все же подписали его, оно оказалось, по большей части, лишенным смысла. Это ясно видно из язвительной заметки, написанной международным редактором британской газеты Daily Telegraph.

"Вполне серьёзно заявление гласит: "Мы подчеркиваем решающее значение отказа от протекционизма и национальной замкнутости в период финансовой нестабильности. В этом смысле мы намерены в течение следующих 12 месяцев не увеличивать число барьеров в мировой торговле товарами или услугами"".

"Какая болтовня. Оставим даже в стороне принятые в одной стране за другой меры по спасению банков, меры, которые разорвали на клочки систему Евросоюза по регулированию конкуренции. Эти меры оправдываются ссылкой на то, что они необходимы. Но где же предел?"

"General Motors, Chrysler и Ford должны сейчас получить миллиарды долларов якобы на основании того, что их банкротство повредит американскому хозяйству не меньше, чем крах финансовых институтов. Но если их спасение не представляет собой "барьера для мировой торговли", то я не знаю, что именно таковые барьеры могут означать. Кто-то должен объяснить американцам, что подписывать коммюнике, держа за спиной фигу, — это фокус, который уместен лишь в детском садике".

"Если кто-то думает, что я несправедливо нападаю только на американцев, то предстоящее спасение Детройта являет собой лишь масштабный и удобный пример. Уверяю вас, что подобные оправдания готовятся также в отношении, например, итальянской компании Alitalia и других больших частных фирм в разных странах" [Комментарий Адриана Михаэлса (Adrian Michaels), международного редактора Daily Telegraph, опубликованный в газете Australian 18 ноября 2008 г.].

Автор этой тирады, вероятно, полагает, что выступает в защиту принципов. Но стоит заметить, что его позиция очень точно отражает интересы британского капитала, которому уже не нужно защищать свою промышленность, так как таковой не осталось, но который весьма сильно опасается, что новые механизмы регулирования, предложенные мсье Саркози, представителем французского капитала и промышленности, могут повредить финансовым операциям лондонского Сити.

Спорные подходы присутствуют не только в отношении финансов и торговли, но и по вопросу о вмешательстве правительств в экономику. Европейские державы не согласны друг с другом; это стало очевидно вследствие открытой ссоры по поводу объема пакета финансового стимулирования для экономик Евросоюза.

Посмотрите на интервью с министром финансов Германии Пеером Штайнбрюком, опубликованное журналом Newsweek 6 декабря прошлого года. Штайнбрюк отвечал на критику со стороны Франции и Еврокомиссии, которые настаивают на том, что Германия должна прибегнуть к более серьезным мерам по стимулированию экономики.

"Мы видим конкуренцию, — сказал он журналу, — где каждый политик пытается перещеголять других, предлагая более обширную программу расходов. Я думаю, что мы должны быть честными по отношению к нашим гражданам. Мероприятия могут смягчить некоторые затруднения, но какие бы усилия не предпринимали правительства, рецессии не избежать. Когда я смотрю на хаотичные и ожесточенные дебаты в Германии и во всем мире, то мне представляется, что ежедневный шум и гам вокруг предложений и политических заявлений лишь еще больше расстраивает рынки и потребителей. Однако Брюссель настаивает на общем европейском подходе. В течение некоторого времени позиция Брюсселя и некоторых других центров выражалась так: "Мы целиком за обширные программы расходов и стимулирования экономики, но мы не задаем себе вопроса о том, каковы будут конкретные результаты этих мер. А поскольку расходы велики, то пусть немцы платят за них, потому что у них есть деньги"".

Лондон. 20 декабря. FINMARKET.RU - Курс евро к доллару с начала декабря упал примерно на 4%, а в последнюю неделю колеблется у минимума за год - у отметки $1,3. Курс европейской валюты снижается очень медленно, вопреки долговому кризису и надвигающейся рецессии в еврозоне, о чем уже писал Финмаркет .

Низкий курс евро - это не проблема для европейцев, напротив, он поможет разрешить долговые проблемы в Европе, уверен Гэвин Дэвис, профессор Лондонской школы экономики, бывший экономический советник британского правительства. Снижение курса евро, по его мнению, станет нормальной реакций на рецессию и программу "количественного смягчения", как аккуратно называют теперь запуск печатного станка. А станок уже запущен, уверен Дэвис, хотя ЕЦБ это и опровеграет.

Курс доллара к евро и разница в стоимости заимствований США и Германии

Инвесторы до сих пор не требуют избыточной премии за риск в еврозоне. Дэвис иллюстрирует это графиком динамики курса доллара к евро и разницы доходностей двухлетних облигаций США и Германии. Так же как и в течение последних пяти лет, сегодня изменение курса евро к доллару совпадает с динамикой стоимости облигаций. "Рассматривая этот график, я не могу сказать, что долговой кризис в еврозоне играл основную роль в рыночной психологии в 2010-2011 годах", - делает вывод профессор.

Поддерживают курс евро, по мнению Дэвиса, потоки капитала, которые хоть и пострадали от кризиса, но не покинули еврозону: инвесторы просто выводили капитал из стран европейской периферии в Германию и другие сильные экономики. То же самое произошло и с банковскими депозитами.

А снижение стоимости евро в декабре связано с тем, что ЕЦБ фактически начал проводить политику "количественного смягчения", скупая активы, в том числе облигации стран PIIGS. Марио Драги, глава ЕЦБ, это отрицает. Но профессор Дэвис приводит доказательство - сравнительную динамику роста баланса Европейского центробанка и ФРС США: ЕЦБ с конца августа увеличил активы почти на $500 млрд, а в целом в 2011 году - на $700 млрд. Это в два раза больше, чем темпы, которыми ФРС увеличил активы во время второго этапа количественного смягчения, призванного поддержать рост в США.

ЕЦБ наращивает активы баланса быстрее, чем ФРС США

Сейчас их экономики к миру переоценены на 10-20%, и только если евро снизится до $1,15, то это станет сигналом к восстановлению роста. А "количественное смягчение", которое проводимое ЕЦБ, как раз приведет к этому результату, уверен Дэвис. Но снижение стоимости евро не решит главную проблему - не отменит разницу в конкурентоспособности стран внутри еврозоны.

США в экономическом тупике

Соединенные Штаты попали в опасную экономическую западню. Ни Республиканцы, ни Демократы не хотят идти на уступки в том, что касается бюджета, поэтому правительство связано по рукам и ногам и не в состоянии ничего предпринять, чтобы остановить рост национального долга.

На самом деле, Комитет Конгресса по бюджету прогнозирует, что в течение следующих десяти лет национальный долг в процентном отношении к ВВП вырастет до 82% — более чем в два раза больше, чем в 2008 году. Более того, этот прогноз основан на довольно-таки оптимистичных предположениях относительно экономического роста и низких процентных ставок. Вялый рост и нормальные ставки приведут к тому, что коэффициент долга будет еще выше, возможно, к 2021 году он превысит 100%, а к 2030 году — 150%. Главная причина роста государственного долга в Америке — это быстро стареющее население и соответствующее увеличение затрат на пенсионные программы и здравоохранение. Большинство экспертов полагают, что для снижения темпов роста долга нужно сократить программы соцподдержки и повысить налоги.

Но Барак Обама и все остальные Демократы в Конгрессе не хотят сокращать социальные выплаты в будущем, а Республиканцы во главе со своим кандидатом на пост президента противостоят любым повышениям налогов. В итоге мы получаем тупиковую ситуацию: фискальный дефицит не сокращается, темпы роста национального долга не снижаются.

Республиканцы утверждают, что остановить рост долгов можно простым снижением государственных расходов. Конечно, уменьшить некоторые традиционные расходы не мешает, но это лишь часть необходимого комплексного подхода, ее нужно дополнить снижением “налоговых расходов” — особой статьи налогового кодекса, субсидирующей здравоохранение, ипотечные займы, местные налоги и проч. Если сократить налоговые расходы, годовой дефицит будет снижаться на 2% от ВВП в год, таким образом соотношение долга к ВВП к 2021 году уменьшится более чем на 25%.

Республиканцы отказываются от такого способа сокращения расходов, потому что он ведет к дополнительным налоговым сборам. На самом деле, он действительно повышает налоговые поступления, однако, экономический эффект от снижения налоговых расходов мало чем отличается от эффекта, которого можно добиться любым другим методом сокращения расходов на социальные программы. Но Республиканцы стоят твердо, следовательно, можно не надеяться на то, что правительство воспользуется этим ключиком к замочку. Бюджетные расходы за социальные пенсии можно постепенно сократить, частично заменив аннуитетные платежи в рамках инвестиционных пенсионных счетов, на выплаты, финансируемые за счет текущих налогов. Но несмотря на то, что такая реформа позволила бы сохранить доходы пенсионеров на прежнем уровне, Демократы и слышать о ней не хотят, потому что она ведет к снижению традиционных государственных пособий. Таким образом, ситуация окончательно превращается в безвыходную.

Столь жесткие позиции Демократов и Республиканцев обусловлены приближающимися выборами в Конгресс, а также президентскими выборами в ноябре 2012 года. Фактически, Республиканцы выйдут к избирателям с лозунгом “Мы не будем повышать ваши налоги, но Демократы сделают это”. Лозунг Демократов будет гласить: “Мы не будем сокращать ваши пенсии и медицинские страховки, но это сделают Республиканцы”. Ни одна из сторон не допустит и тени двусмысленности в своем посыле перед выборами, поэтому возможность быстрых изменений в налоговых расходах или социальных пенсиях можно исключить не задумываясь. Но по этой же причине, скорее всего, проблема тупика самоликвидируется после выборов. На этом этапе и Республиканцы, и Демократы созреют для принятия реформы, которую они так яростно отвергают сейчас. Еще один “послевыборный” способ сокращения дефицита — снизить маржинальные налоговые ставки и компенсировать снижение налоговых поступлений сокращением налоговых расходов. Официальный анализ недооценивает эффект снижения маржинального налога для налогооблагаемого дохода, но опыт показывает, что он существенно растет, поскольку налогоплательщики охотнее работают, получают больше денег, подлежащих налогообложению, и в меньшей степени полагаются на разовые пособия, что, в свою очередь, сокращает налоговые расходы. Таким образом, предложенные методы в совокупности могут существенно повысить доходы путем увеличения уровня налогооблагаемого дохода. Образовавшийся экономический тупик крайне опасен, потому что финансовые рынки воспринимают эту ситуацию крайне негативно, а задержки с реформой ведут к росту национального долга. И все же, хочется верить, что происходящее сейчас является следствием предвыборной гонки. Как только она закончится, американская политическая система вновь докажет свою эффективность
Мартин Фельдштейн, профессор экономики в Гарвардском университете, бывший Председатель Совета экономических консультантов при Рональде Рейгане.

Подготовлено по материалам Project Syndicate

Йошка Фишер: Требуется европеизация Европы

Еврозона находится в центре глобального финансового кризиса, поскольку там, в области второй по значимости валюты после доллара, кризис действительно ударил по слабой «структуре», а не по государству с реальной властью. Это структура, которая разбазаривает доверие граждан и рынков в своей способности разрешать конфликты – при этом подталкивая международную финансовую систему к катастрофе.

Другими словами, сегодня финансовый кризис отражает политический кризис еврозоны – который ставит под сомнение само существование европейского проекта в целом. Если европейский монетарный союз падет, сможет выжить лишь небольшая часть общего рынка, а также европейских институтов и договоров. Мы должны будем списать шестьдесят лет успешной европейской интеграции, и последствия этого неизвестны.

Это падение совпадет с появлением нового мирового порядка, по мере того как два века западного доминирования подойдут к концу. Сила и богатство смещаются в сторону Восточной Азии и других развивающихся стран, в то время как Америка занята своими собственными проблемами и переориентацией от Атлантики к Тихому океану. Если европейцы не займутся своими интересами сейчас, то никто не сделает это за них. Если Европа сегодня не станет агентом своей собственной судьбы, она станет мишенью новых мировых держав.

Причина европейского кризиса не сводится к тридцати годам неолиберализма. Также этот кризис не является результатом разрыва пузыря активов, вызванного спекуляциями, нарушением Маастрихтского критерия, раздувания долга или жадных банков. Так же важно то, как и все эти факторы, что европейская проблема заключается не в том, что случилось, а в том, что не случилось: создание общего европейского правительства.

В начале 1990-х годов, когда большинство государств-членов Европейского Союза решило создать монетарный союз с общей валютой и центральным банком, идее центрального правительства не хватило поддержки. В результате эта фаза строительства монетарного союза была отложена, оставляя внушительное здание без прочной основы, чтобы обеспечить стабильность в период кризиса. Монетарный суверенитет стал общей целью; однако власть, необходимая для его осуществления, осталась в национальных столицах.

В то время считалось, что формализованных правил – налагающих обязательные лимиты на дефициты, долги и инфляцию – будет достаточно. Однако эта основа правил оказалась иллюзией: принципы всегда нуждаются в поддержке власти; в противном случае они не могут выдержать испытание реальностью.

Еврозона, конфедерация суверенных государств с единой валютой и общими принципами и механизмами, сейчас проваливает этот тест. Неспособная решительно отреагировать на кризис, еврозона теряет доверие, которое является самым важным активом любой валюты. До тех пор пока политическая власть в Европе не будет европеизирована, когда текущая конфедерация превратится в федерацию, еврозона – и ЕС в целом – обречены на распад. Политическая, экономическая и финансовая стоимость ренационализации будет огромна; распада ЕС боятся во всем мире не зря.

С другой стороны, если решить сегодня проблему политического дефицита валютного союза, во-первых, создав фискальный союз (общий бюджет и общие обязательства), будет возможна реальная политическая федерация. И давайте внесем ясность: что-то меньшее, чем Соединенные Штаты Европы, не будет достаточно сильным, чтобы предотвратить катастрофу.

Нравится нам это или нет, еврозоне придется действовать в качестве авангарда ЕС, поскольку ЕС в целом, с его 27 государствами-членами, не захочет и не будет в состоянии ускорить политическое объединение. К сожалению, единодушную поддержку необходимым изменениям в договор ЕС просто нельзя обеспечить. Итак, что должно быть сделано?

Европейцы достигли решающего прогресса в интеграции за рамками договора ЕС (но во многом в европейском духе), когда они согласились открыть свои границы посредством так называемого Шенгенского соглашения (сегодня части договоров ЕС). Основываясь на этом успешном опыте, еврозона должна избежать первородного греха ЕС ‑ создания наднациональной структуры, которой не хватало демократической легитимации.

Еврозона нуждается в правительстве, которое, по состоянию дел на сегодняшний день, может состоять только из соответствующих глав государств и правительств – развитие, которое уже началось. И поскольку не может быть фискального союза без единой бюджетной политики, ничего нельзя решить без национальных парламентов. Это означает, что необходима «Европейская палата», включающая лидеров национальных парламентов.

Первоначально, такая палата может быть консультативным органом, с сохранением компетенции национальных парламентов; далее, основываясь на межправительственном соглашении, она должна стать реальным органом парламентского контроля и принятия решений, состоящим из делегированных членов национальных парламентов. Конечно, поскольку договор такого рода будет означать масштабную передачу суверенитета европейским межправительственным институтам, ей потребуется прямая всенародная легитимация через референдум во всех государствах-членах, включая (и особенно) Германию.

Ничего из этого не дает ответы на важные вопросы, такие как общая политика, чтобы обеспечить экономическую стабильность и продвижение роста. Но, если мы научились чему-нибудь из нынешнего кризиса, то это тому, что такие вопросы нельзя даже сформулировать, до тех пор пока у еврозоны не будет надежной институциональной основы, с прочным фундаментом, состоящим из реального правительства, эффективного парламентского контроля и подлинной демократической легитимации.

Йошка Фишер — министр иностранных дел и вице-канцлер Германии в 1998-2005 гг. На протяжении почти 20 лет был лидером германской Партии зеленых.